«Grato m’è ‘I sonno e piu l’esser di sasso
Mentre che ‘l danno e la vergogna dura:
Non veder, non sentir, m’è gran venlura:
Però non mi destar; deh! Parla basso!»
[25]– Да… – глубоко вздохнул он. – Не буди меня… Говори тихо…
Он в полном изнеможении закрыл свои страшные и трогательные глаза. В груди его что-то тяжко клокотало и свистело. Доктор сделал Пушкину знак, и оба на цыпочках вышли… И едва только закрыли они за собой дверь, как резкий звук медных труб возвестил всем начало какой-то новой черноземной штуки.
– В цирк пожалуйте-с… – сказал доктор. – Сейчас начнется турнир рыцарей…
Пушкин уже перестал удивляться.
По обыкновению, при входе граф и его гости были встречены гремящим тушем. И как только все расселись по своим местам, снова звонкие трубы возвестили начало представления, тяжелая красная завеса раздвинулась и под гром оркестра на золотую арену в блестящих латах, в страусовых перьях выехали на прекрасных конях несколько рыцарей. Объехав полный круг по арене, они выстроились в ряд перед графом и, приветствуя повелителя, склонили перед ним свои длинные, тяжелые копья. Граф милостиво кивнул им и – не удержался:
– Смотри, Васька! – сказал он строго одному из рыцарей. – Чтобы ни сучка, ни задоринки… А то знаешь?..
– Постараемся, ваше сиятельство…
– Ну, начинайте!..
И сразу на арене бешено и красиво закрутился бой двух сияющих доспехами всадников. При второй же схватке одно из копий с треском перелетело пополам, но потерявший его рыцарь, бросив обломок, схватил копье противника и началась борьба. Даже лошади и те разгорелись: с ржаньем взвивались они на задние ноги свечкой, старались зубами ухватить одна другую – они тоже были закованы – или ударить копытами… И не успел рыцарь с копьем слететь на землю, как сразу же огневым вихрем завертелась в треске ударов другая пара… Среди зрителей то и дело слышались возгласы одобрения. Дамы, конечно, пугались, но их успокаивали.
– Настоящий моенаж! – восторженно шептал Григоров и все старался поближе подсесть к своей пышной красавице. – Нет, как живут-то, а?!
Только одна Дунай необъятная равнодушно ковыряла чудовищным пальцем в носу и зорко следила своими звериными глазками, нет ли поблизости мух…
– А я забыл вам сообщить одну маленькую подробность из жизни нашего сераля, Александр Сергеевич… – тихонько проговорил майор. – Всего, вместе с жрицами Мельпомены, в нашем гареме поболе тридцати красавиц. При них изрядное количество мамок и нянек, которые няньчут потомство его сиятельства… И вы будете поражены, не правда ли, если я скажу вам, что у некоторых из этих затворниц есть у одной томик Жуковского, а у другой Пушкина…
– Да что вы говорите! – засмеялся Пушкин. – А скажите: нельзя ли вместо томика самому автору туда пробраться?
– И думать нечего! А знаете, между прочим, откуда они достают эти томики? Все через больного музыканта… тайком…
– А-ха-аххх! – пронеслось вдруг по громадному цирку.
Один из рыцарей с треском вылетел из седла и растянулся без памяти на песке арены.
Но от этого турнир следующих пар стал только горячее и красивее…
А потом снова начался пир, и пляс, и картеж, и битье посуды… И какой-то представитель чернозема с дикими уже, блуждающими глазами, лохматый, со съехавшим набок галстуком, среди блюющих, ревущих, хохочущих орал:
– Jurisprudetia est divinarum atque humanarum rerum notitia, justi atque injusti scientia!..
