Корней Кононович тем временем быстро обошел и осмотрел свой земельный надел. А вокруг, как живой, притихший и загадочный степной кубанский простор дышал опьяняющим чистейшим духом разнотравья. До глубины души взволнованный, Корней Кононович вдыхал его полной грудью, никак не мог вдоволь надышаться этим бодрящим настоем воздуха и благодарил в душе Господа Бога за такую неописуемо сказочную и волнующую земную благодать. Млел уматерелый казак от удовольствия, и его душу распирало от счастья, что послал ему Господь Бог такую земную красоту. Любовался казак-хлебороб и никак не мог налюбоваться рядом посеянными всходами щетинистых зеленей озимой пшеницы, которые подавали надежды на будущий урожай. Вернувшись к своему балагану, он не удержался и обрадованно сказал заспанному сыну, который вместе с женой Ольгой уже крутился около балагана:
– Пшеничка, сынок, в этом годе не тольки у нас, но и у других казаков, видать, хо-о-ррошая удастся, – И тут же с твердой уверенностью прибавил: – Нынче хлебушком огребемся!
– Слепой сказал, побачим, – пошутил Петр Корнеевич.
Перед глазами у восторженно настроенного Корнея Кононовича волнообразно колыхалась, как бы вздыхая, живая, притихшая и загадочная необозримая кубанская степь. Она невольно будоражила своим опьяняющим чистейшим духом разнотравья душу не только Корнея Кононовича, но и каждого соседа по делянке, ухватистого и жадного до работы станичного казака-хлебороба.
Такая чарующая красота природы еще долго не отпускала Корнея Кононовича, поэтому он любовался и никак не мог налюбоваться не только своим, но и соседскими заботливо ухоженными земельными наделами. Прежде всего его радовали делянки пшеницы и ячменя, поэтому он прикидывал в уме насчет обнадеживающего урожая. Потом Корней Кононович трижды перекрестился, азартно поплевал на ладони, и только тогда взялся за черенок косы и, взглянув на сына, сказал:
– Ну, с Богом, Петро! – и как бы играючи взмахнул косой, которая вжикнула, подчиняясь азарту косаря, и с особым упорством принялся за свое ответственное дело.
Петр Корнеевич, боясь уступить отцу в рабочей сноровке, принялся следом, а женщины с тяпками через плечо пошли, чтобы заняться прополкой бахчевых.
Корней Кононович, молодецки взмахивая, заносил косу, при этом с напряжением поворачивал морщинистую шею то влево, то вправо.
Петр Корнеевич молча шел рядом и, боясь отстать от отца и оплошать, ловко взмахивал косой, приноравливаясь к отцовскому шагу.
Монотонно вжикали две косы. Буйное разнотравье в этом году вымахало по пояс и радовало косарей. Отец и сын Богацковы спешили с покосом, боясь упустить время. Если чуть перестоит трава, трудно будет с ней справиться.
Дивно красовалась под солнцем облитая яркой зеленью степь. А с косогора, где, не разгибая спин, трудились Богацковы, просачивался через лежащую внизу балку желто-горячий цвет донника, и слышался приглушенный гул трудолюбивых пчел, которые, проведав поле, торопливо ощупывали хоботками каждый цветок, как будто боялись его пропустить. Беззаботные и хохлатые жаворонки хлопали крыльями в вышине и пели косарям свои сладкие песни.
Через полчаса Корней Кононович, разогнувшись, с удовлетворением оглядывал начало своей работы. Тут он заметил, что скошенная им и сыном трава была уложена в ровные, как по шнуру, валки и истекала соком. Она испускала, распространяя вокруг, дурманящий травяной пресновато-горький запах.
