Когда потеплело, прогулки стали более длинными, вместо пятнадцати минут мы гуляли по полчаса. Но нельзя же полчаса топтаться во дворе! Поэтому постепенно мы стали обходить вокруг дома, потом вокруг двора и, наконец, сунулись в соседние дворы. Тут-то нас и накрыло ковидом.
Поначалу весь мир снаружи Норы был белым и холодным. Большие-Свои выносили меня и ставили на холодный запах, который можно рыть. Я не понимала зачем. Потом подумала, что раз оно белое, туда можно писать и какать. Когда я это делала, меня гладили. Когда я этого не делала, меня все равно гладили и несли греться.
Я увидела много Других. Меня к ним долго не подпускали. Большие-Свои поднимали меня, и я смотрела на Других сверху. Познакомилась с Большой-Почти-Своей, которая живет ниже. Узнала, что рядом с ней живет противная Другая. Она на меня лаяла, но тогда меня всегда носили Большие-Свои, и я не отвечала. Я ее все равно убью, уже скоро.
Помню первый день объявленной самоизоляции. Город словно вымер, а нам, хочешь не хочешь, надо идти наружу. По центральным улицам разъезжали полицейские машины с призывами не покидать квартир. Пришлось шнырять по дворам. За полвека в своем городе я могу пройти из точки А в точку Б несколькими путями, ни разу не выйдя в центр. Так что проблем с маршрутами у нас с Лизаветой не возникало. Дворы, пустыри, тропинки – с каждым днем дальше и дальше. Я выходил с Лизкой три раза в день минут на сорок, а то и на час. Постепенно с пола стали исчезать пеленки. Сначала Лена убрала их из ванной, потом из комнаты. Пеленка в прихожей пролежала до июня, но это была перестраховка.
В блужданиях по дворам прошел апрель, а в мае собака выбрала меня в качестве хозяина и вожака. Полагаю, именно из-за того, что я с ней долго гулял. Теперь она постоянно ходила за мной и норовила ложиться спать не то что рядом, а внутри меня – между ног или под задницу. Лена осталась для таксы старшим членом стаи, но вторым в иерархии. С той поры Лизавета гуляет со мной и с Леной совершенно по-разному. С женой чинно, благородно, неспешно, получая требуемую норму общения с другими собаками. Со мной такса охотится – порывисто, азартно, поминутно срываясь на бег и не давая поводку провиснуть даже на сантиметр.
Сошел снег, показалась первая трава и вся та дрянь, которую набросали за зиму. В таких непритязательных условиях Лизка и возмужала. Королева дворов и пустырей, хозяйка неприметных дорожек. Как городские партизаны, мы пробирались самыми замысловатыми маршрутами. Такса за пару пандемийных месяцев вытянулась в длину, из толстого щенка стала сухой, поджарой и юркой, как ласка. Сверху струящееся в беге тело с вытянутым хвостом напоминало гибкий толедский клинок. В те дни я звал ее Мэкки-Нож. И тогда же Лизка перестала пахнуть щенком.
Большой-Свой стал брать меня на охоту. Раньше Он часто уходил по утрам один. Теперь я знаю куда. Мы охотились и играли, я уставала. Было интересно. Я теперь писала и какала почти всегда во время охоты. Я знала: так делают Другие, потому что постоянно натыкалась на их метки. Стала метить сама. Большой-Свой этого не делал, не знаю почему. Пришлось за двоих.
Как-то раз я поняла, что Он для меня Большой-Самый-Свой. Он – главный охотник в Стае, и я должна везде за Ним ходить. Теперь я всегда спала поближе к Нему. Это не значит, что я разлюбила Большую-Свою. Она тоже Старшая и имеет Власть, но Большой-Самый-Свой главнее.
