Воин аквилы - страница 36

– Если ночь переживём, то обязательно прибудем, декурион!

– Что же, в таком случае не будем больше терять ценного времени. Ночь нас застигнет уже скоро. Будьте все начеку. Ты, Владиус, держись возле меня. Всё, братья, выдвигаемся, и да помогут нам боги, – горячо посмотрев на небо, властным тоном промолвил Максиан и, следом одёрнув своего жеребца, быстрой рысью направился вместе с всадниками своего разведывательного отряда навстречу ожидающей на дороге основной воинской колонне.

Этакой скорее боевой ватаге, которой что стоять в ожидании боя, что быстро переключаться на выверенный походный марш не составляло особого труда. Ведь выучка солдат позволяла следовать приказаниям командира быстро, слаженно и умело, что, собственно, и продемонстрировал вскоре воинский обоз, по первому зову декуриона лихо перестроившись с глухой обороны на обыденный ход и без промедления двинувшийся в дорогу. В путь, завлекающий распалённых от движения всадников всё в большие и мрачные глубины чащоб трудно проходимого леса северных земель острова. А что же ночь? А ночь тем временем, не обращая внимания на искрящие в душах римских всадников тревогу и настороженность, наступила очень быстро, при этом посеяв в каждом встречном деревце или же в раскинувшемся придорожном кусте возможную смертельную опасность да даже скорее риск быть атакованными исподтишка. Многие солдаты, наученные подобным горьким опытом, понимая кроющуюся отовсюду угрозу и словно ощущая на своих спинах незримые молчаливые взгляды из овеянной безлунным сумеречным свечением темноты и разбавляемой к тому же ещё и одиночными страшными волчьими завываниями, всё же, несмотря на всё это, неумолимо продолжали двигаться вперёд. Не останавливаясь, продолжали следовать только вперёд в ясной надежде с теплящейся в жилах кровью встретить овеянный спасением рассвет. Что же, искренняя вера пробирающихся сквозь лесные дебри воинов в жизнь без всяких на то иных магических чудачеств сама по себе может являться довольно-таки мощной живой силой, способной приближать желаемое, как, впрочем, и немножечко убаюкивать и обезболивать и мрачное действительное. Но как бы то ни было, а уже довольно-таки подуставшие всадники в составе колонны, по мере настороженного следования плавно выкатившись на более широкую лесную опушку, наконец-то высоко над раскинувшимися отовсюду частоколами грозных деревьев в посветлевшем небе заметили яркие искорки предрассветных бликов. Заприметили с моментально подступившей безудержной радостью и вспыхнувшей в сердцах надеждой на удачливость всего исхода. И даже лесные птицы вновь возобновили свои дивные трели, будто подтверждая прекрасный посыл оживившихся римлян, как вдруг в следующее же обрамлённое воспалённой гармонией мгновение две смертоносных стрелы разом сразили наповал двух конных разведчиков, находящихся чуть впереди от обоза. Несколько секунд спустя сообразив, что произошло, Максиан, быстро обнажив свой клинок и воинственно насупившись, что было сил прокричал:

– Отряд, приготовиться к бою! Ун-ди-кв-э сэр-ва-тэ! Повторяю, круговая оборона! Владиус, скачи в хвост колонны, теперь ты за него в ответе! Варвары будут атаковать нас со всех сторон. Охранять обоз! Держать строй!

И до конца не успел ещё прокричать свою речь декурион, как из посветлевшей, овеянной утренним лёгким туманом лесной округи с дикими криками и воплями на слегка обескураженных, но не потерявших умения и выучки солдат охранения устремились варвары. Каледонцы, а может быть, и воины других племён, действуя заодно, огромным числом, вооружённые топорами и длинными мечами, словно ледяной ком обрушились на своего заклятого и ненавистного врага, не ощущая при этом не капли страха и смятения. Но спустя пару кровавых минут всем им, сынам негостеприимного севера провинции, пришлось ощутить на себе несколько иное обстоятельство, а именно всю слаженность и организованность римской обороны. Плечом к плечу, нисколько не уступая варварскому порыву, римские солдаты, проникнувшись энергией боя, кто успев спешится, а кто продолжая оставаться верхом, умело, все как один, несмотря на преобладающее число свирепого врага, держали свои позиции, постепенно всё сильнее вклиниваясь в беспощадную смертельную рубку. Бесстрашно действуя на вверенном боевом участке, а именно в хвосте обоза, Владиус, уже не будучи верхом, оглядевшись с ужасом, заметил, как же сильно поредели ряды находящихся поблизости соратников. Также своими чрезмерно возбуждёнными глазами декан вдруг заметил и то, что сквозь растянувшийся строй показались явившиеся не иначе как за жизнью самого молодого командира сразу два варвара. Прежде чем сойтись с двумя противниками в горниле смертного боя, отважный римлянин успел хорошенечко рассмотреть своих, возможно, уже последних в жизни врагов. Это были огромного роста и крепкого телосложения раскрашенные синей краской отнюдь не простые а, по-видимому, старшие и опытные воины с мечами и маленькими деревянными круглыми щитами в руках. Но не грозный вид и смертоносное оружие на мгновение особенно поразили Владиуса в своих скорых и непримиримых противниках. Нет, дикий необузданный животный испепеляющий свирепостью и храбростью взгляд стал венцом воспалённой ответной римской воинственности и, куда уж без неё, живой человеческой опаски. Декан прекрасно понимал: либо он сейчас постарается убить обоих этих грозных воинов северных племён, либо они без излишних шансов и пощады убьют его, ведь другого в подобной схватке быть не может. В левой руке у молодого римлянина был подобранный так кстати чуть ранее у одного из множества павших солдат охранения пилум, в правой руке Владиус держал свой верный меч гладиус. Ясно чувствовалось в пропитанном запахом крови и боли воздухе, что стрелки жизни и смерти предстоящего боя на небосводе судьбы пришли в движение, отсчитывая для кого-то из противников последние сущие мгновения. Более медлить и тем более над чем-то раздумывать было нельзя, и поэтому, собравшись воедино с силами и духом, Владиус, хорошенечко прицелившись, тотчас без излишнего промедления, как учили, быстро и умело метнул своё копьё в сторону бросившихся в атаку врагов, вмиг пронзив заострённым остриём пилума грудь одного из грозных воителей. Но противников было двое, а посему расслабляться и тем более давать слабину по-прежнему было смертельно опасно. А впрочем, как можно было расслабиться в непрекращающемся эхе боя, да ещё и видя перед собой троекратно обозлённого врага? Владиус всё это прекрасно понимал, ощущал и с неубывающей храбростью жаждал наконец сойтись со вторым варваром в схватке на мечах. В бесстрашии жаждал настолько, что сия эпохальная сцена без замедления и каких бы то ни было иллюзорных прелюдий вскоре настала, открыв тем самым горячий смертельный поединок. Схватку достойных друг друга оппонентов. Варвар хоть и был несколько высок и неуклюж, но что касаемо умения владеть мечом и отбиваться щитом, то в этом он нисколечко не уступал своему врагу-римлянину. Не уступал, намереваясь явно победить! Но, на равных сражаясь с молодым деканом, варвар ведь совсем не знал одного небольшого нюанса о своём противнике. Нюанса, заключающегося в том, что Владиус ещё за время своего пусть и трудного обучения в звании простого новобранца уже тогда сумел завоевать славу и известность среди соратников как один из самых лучших умельцев сражаться на мечах среди всех молодых легионеров целой когорты. Ведь если бы молодой римлянин, помимо усердия, дисциплинированности и грамоты, не проявил особенного умения ещё в чём-то, то заметил бы его уже тогда центурион Публий Флавий? Не факт. И вот поэтому в настоящий момент, храбро и бесстрашно сражаясь со столь неуступчивым врагом, Владиус, освободившись окончательно от частички неопытной скованности и опасливости и почувствовав, напротив, уверенность в видимости слабых сторонах врага, заметно приободрился. И после чего, в очередной раз виртуозно поменяв во владении мечом руку и пойдя в атаку на чуть опешившего от увиденного воина, одним резким и умелым махом выбил из содрогнувшихся кистей варвара меч и, не давая своему оппоненту шанса успеть ещё и вытащить из-за пазухи кинжал, проткнул врага насквозь. Бой завершился. И жаль, что только бой, а не вся эта кровавая и беспощадная битва. Немного придя в себя, декан, осмотревшись, вдруг невольно замер, охваченный подступившим изнутри очень болезненным обжигающим человеческим чувством. Чувством, говорящим ему о том, что он за короткое время впервые в жизни сразил сразу двух людей. Убил не в запале общего строя, а собственноручно, в горниле личного сражения. Да, личного и такого бескомпромиссного сражения, когда на кону стояло очень многое. А тем временем битва продолжалась, не думая утихать. Застывший с мечом в руках на перепутье, Владиус, видя всюду убивающих друг друга, воинов, слыша их израненные предсмертные всхлипы и стоны, заглушающиеся ржанием лошадей и шумом от треска мечей и копий, а также глядя на незатихающий порыв варваров, на секунду взмолившись всем богам, неожиданно вдруг вспомнил. Вспомнил об отце и матери, о дяде Овидии, о многих друзьях, сослуживцах и, конечно же, о самой любимой и дорогой прекрасной парфяночке Симин. Вспомнил о них всех и, попутно сжав носимую под доспехами у самого сердца драгоценность, утерянную возлюбленной, и, глазами сквозь охватившего обоз врага найдя взгляд также спешившегося и ещё живого Максиана, приготовился уж было мысленно вымолвить для своего, не страшащегося погибели духа, последний воинский клич. Но вдруг в этот же миг поблизости раздался громкий и ясный звук тубы. Звук римской тубы, от шума которой внезапно, точно каменные глыбы, сметавшие всё на своём пути, варвары разом испуганно опешили и вслед приближающемуся в нарастании эху начали потихонечку пятиться и отступать назад. Да и как могло быть иначе, ведь навстречу помрачневшей племенной воинской гуще на всех порах, не жалея своих лошадей, с нарастанием будоражащего звучания мчался неугомонный отряд римских всадников во главе с не менее лихим и отважным командиром, которого очень трудно было не заметить. Отблескивая гармонично сочетающимися с физически крепким телом прочными чешуйчатыми доспехами, предводитель отважных конников своим ярым и неугомонным наскоком нёс встрепенувшейся с обеих сторон воинственной рати лишь только один, пусть и сугубо разнозначный по смыслу, посыл. Посыл, выделяющийся для одних возможным спасением и, наоборот, для других ощущающийся скорым смертным кошмаром. И именно что скорым. Потому как, уже не имея физических и, что самое главное, морально-волевых сил, варвары, так до конца и не сломившие сопротивление отряда охранения колонны, а затем ещё и ощутив на своих израненных плечах воинственный напор неожиданно пришедшего на помощь римского отряда, не выдержав напора, кинулись суматошно и хаотично бежать и скрываться, устилая грудами умирающих в беспамятстве тел воинов завершающую пядь сей кровавой битвы. А точнее, бойни, в которой многим закалённым солдатам пришлось словно заново пережить обрамляющие седину страшные отголоски, а ещё невинным и молодым воинам в живой, а не в мнимой тренировочной действительности наконец увидеть весь мрачный свет кровавого карнавала войны, с которым отдельным воинствующим сердцам ещё только предстояло внутренне примириться. Чего, по правде сказать, уже нельзя было сказать о вкусившем и с ясной мудростью своего зоркого чутья хорошенечко прочувствовавшем сердцевину столь непростого аспекта молодом декане Владиусе. С размеренной внутренней властностью примерив ранее разделившиеся посредством веяний битвы душу и сердце, молодой римлянин, почувствовав умиротворённое облегчение, окончательно пришёл в себя и, горячим взглядом в застывшей тишине завидев живого Максиана, а также повсеместно снующих подле раненых и павших солдат, также оставшихся в живых римских воинов, тотчас мысленно возрадовался. Чисто по-человечески возрадовался вполне счастливому для многих концу и одновременно с раскалившимся в душе столь приятным отголоском вдруг услышал позади себя искромётное ржание остановившегося коня и шум спешившегося наездника. Недолго думая, декан повернулся в сторону донёсшегося ранее шума и, к своему блаженному удивлению, узрел прямо перед собой представшего в искрах солнечного свечения того самого неустрашимого командира спасительного конного отряда. Воина-всадника, точно овеянного ореолом мужественности и справедливости, выделяющихся столь благопристойных внутренних качеств, попутно подчёркиваемых также ещё и правильными чертами чуть бледноватого моложавого, но в то же время в меру закалённого лишениями и испытаниями лица. Возможно, Владиус вот так, не говоря ни слова, а лишь безмятежно любуясь храбростью незнакомого пока ещё воителя, мог простоять и не одну дюжину секунд. Вполне. Но вот только этот самый неустрашимый командир отважных конников, в отличие от молодого декана, совсем не помышлял о долгом молчании, и потому, быстро сделав шаг навстречу к словно окаменевшему оппоненту, бесстрашный конник тихонечко приподнял правую руку и притягательно-доверительно заявил: