– Вещи и люди не главное?! Так а что же тогда? Ох, декурион, я уже боюсь и представить это… Ну же, не тяни с ответом, говори!
– Порой, Гай, ценность небольшого клочка папируса может быть намного больше, чем десятки человеческих жизней, отданных ради него. Намного больше. Вот и у меня, а впрочем, у всех нас был основной приказ доставить лично тебе в руки вот этот хорошо запечатанный уцелевший секретный и важный свиток. Я не знаю, что там написано. Но я точно знаю, что за его сохранность отдали свои жизни, помимо собственно самого хранителя сего папируса либрария Ремуса Винния, ещё больше дюжины как молодых, так и уже закалённых в боях славных римских воинов. Да прибудут в падшие души их мир и спокойствие! Держи свиток, центурион, и знай, что приказ Рима нами отныне, считай, выполнен! Осталось лишь самое малое – доставить людей в форт.
– О боги! Да, дорогой же, однако, ценой стала обходиться империи общность крепостей и поселений на не столь гостеприимных землях. Хотя если на всё это посмотреть с совершенно другой стороны, то солдаты в составе вашей колоны ведь догадывались же, а многие, верно, и знали, в какие злачные места им предстоит держать путь. Ведь так, декурион?! То-то. Но это утверждение нисколечко не может лишить их заслуженных почестей. Мира и спокойствия вам, верные сыны Рима! Мира и спокойствия! Что же, молодые и отважные командиры, мы уж и так вдоволь здесь засиделись. Дельные беседы можно продолжить и в крепости. Так что предлагаю нам всем проследовать в форт, тем более до него уже недалеко осталось. Восполните там силы, отдохнёте, и я уверен, ваши заметно истощившиеся тело и дух вновь воспрянут.
– Благодарим тебя, центурион, за теплоту гостеприимства! Но вот только что ты прикажешь делать с убитыми и ранеными варварами? – вскользь окинув место сечи и затем остановив заметно похолодевший взор на продолжающем извергать спокойствие и выдержанность лице Гая Кация, строго подметил декурион.
– Убитых нужно будет захоронить отдельно от наших павших соотечественников. А вот раненых, кто будет в состоянии говорить по возможности дельно, допросить и вместе с остальными оставить здесь живыми, не добивая. Я уверен, их с первыми же сгустившимися сумерками заберут свои соплеменники. Вот таков будет мой наказ, касающийся нашего израненного и павшего врага.
– Да вот в том-то и дело, что врага! И как в этом случае, центурион, вообще возможна такая наполненная до краёв ниша цивилизованной гуманности?! Ты что же думаешь, Гай, окажись мы в их ситуации, варвары снисходительную добродетель в отношении всех нас тоже проявили бы?
– Да, декурион, они наши кровные враги. Я согласен с этим! И я без излишних споров соглашусь и с твоим утверждением, указывающим на явную бесполезность пощады с ответной стороны для всех нас, если бы мы оказались вдруг на их месте. Но, предаваясь чрезмерной ненависти и злости, не нужно забывать, Максиан, ещё и об одном немаловажном моменте, говорящем о том, что мы ведь римляне. Да, многие покорённые нами народы считают нас завоевателями и колонизаторами, сеющими только злые посевы разврата и рабства, при этом забывая о благах цивилизации и культуре, им этими же самыми захватчиками привнесённые. Декурион, если вот так, по животному поддаваясь ненавистному чувству мщения, мы сейчас добьём всех этих раненых, то чем же мы тогда, собственно, станем отличаться, от всех тех, иных, кого мы презрительно именуем варварами? Где в наших душах тогда закрепится грань, отделяющая свет морали от дикости тьмы? А её попросту не будет, она сотрётся, без шума и следа постепенно утопив в бездушной бездне ещё и частицы мирного сосуществования. Ведь от зла, отвечающего назло, больше мирных людей и племён не станет. Надеюсь, ты немножечко меня понял, Максиан. Давай-ка ступай и передай на время остающимся здесь солдатам мой приказ! И после этого будем выдвигаться! – растерев чуть отёкшие от недвижимости руки и ноги, промолвил центурион, попутно приласкав своего заскучавшего жеребца.
