Воин аквилы - страница 5

– Сынок, а что случилось с Корнелией?! Уже как неделю почти она в наш дом не приходит погостить. Её, случаем, никто не обидел?

– Не знаю, отец. А что с ней могло такого произойти? Хм? Мне кажется, её никто не обижал. По крайней мере, я в ней ничего такого странного во время нашего последнего общения не заметил.

– Хитрец! Зато мы, сынок, вместе с мамой кое-что заметили. Ох. Заметили то, как эта милая девушка смотрит на тебя, слушает. Да и вообще, собственно, ради кого к нам в дом и приходит.

– Не знаю, не знаю. Я ничего такого вроде как и не замечал. Да и больно надо мне. Других дел хватает. Постойте, милые родители мои, а на что вы, собственно, намекаете?! И что вообще сейчас у нас за разговор? А? – насторожившись, сухо выпалил Владиус.

Вновь переглянувшись со своей женой, Ливерий тут же в ответ, улыбаясь, изрёк:

– Эх, ты ещё такая молодая, но уже сугубо деловая личность. Ха-ха! Ладно, сынок, не горячись. Мы просто хотели с тобой поговорить, жалко нам стало девочку, видим же, как она мучается из-за твоей каменно-отрешённой невозмутимости.

– Отрешённой невозмутимости?! Ха-ха! Хорошо сказано! Отец, мать, вы же прекрасно знаете, что у меня стоит на первом месте обучение, потом служба. А возможная женитьба? Ох, на всё, конечно, есть воля богов, но в моём случае она, эта самая воля, думаю, проявится ещё не скоро. Чувствую, для других дел меня судьба призвала, и семейному очагу пока в моём сердце места нет. Точно нет. А что касается Корнелии… Она вон всё носом своим игриво вертит, а за ним, к сожалению, совсем не видит, как Юлий по ней сохнет. И ещё сокрушается от горестного непознания истинной любви, хотя сама и виновата.

И тут же в разговор тихонечко вмешалась Туллия, с мудрым спокойствием проговорив:

– Виновата?! Сынок, а она, Корнелия, Юлия-то любит? А? Вот. Я тебе так скажу. Владиус, ты не спеши с выводами. Корнелия девушка видная, да и родителей мы её хорошо знаем. Партия получилась бы неплохая. Так что ты, не спеша, подумай обо всём.

– А я, мама, без всякой спешки и раздумий уже для себя всё главное знаю. То главное, что не люблю я её, а с не любимой мною девушкой я судьбу связывать не хочу. Какое тогда будет для нас обоих счастье? Родные мои, придёт время, и я обязательно кого-то полюблю. Кого-то того, кто будет послан мне сущими небесами. Но это точно уже будет не Корнелия. Прошу: не обижайтесь на меня, но я вам говорю истинную правду. И такую же правду я чуть ранее, признаюсь, сказал и самой Корнелии. Исходя из её грусти и скрытности, теперь надеюсь, она всё поняла. Ну не мог я её обманывать и тешить иллюзиямии дальше. Не мог. И теперь вот всё думаю, правильно ли я всё же поступил?!

– Не кори себя, сын. Ты всё правильно сделал. Ты же помнишь? Я ведь тебя и учил быть честным и порядочным человеком, чтобы боги тебя в будущем не забывали баловать счастьем!

– Да, помню! Спасибо, отец! И тебе спасибо, моя чудесная мать!

Плавно вытянув руку и нежно погладив по сгусткам тёмных волос своё чадо, Туллия в ответ, улыбаясь, ласково произнесла:

– Ах, радость ты наша! У тебя вся жизнь ещё впереди предстоит, и я и папа, мы вместе очень хотели бы того, чтобы ты, сынок, был в ней счастлив, любим и храним богами!

И вот теперь, медленно двигаясь по тихим и мирным римским землям Галлии, Владиус вспоминал тот давний разговор с родителями. Также вспоминал он и Корнелию. Юноше в глубине доброго сердца было всё ещё по-настоящему жаль девушку. Он ведь ни в коем разе тогда не хотел её обидеть, а наоборот, желал вовремя предупредить и хоть как-то наставить на правильный путь истиной любви. Видя за время пути иногда всплывающую взволнованность на лице сына, Ливерий, сам же невольно проникнувшись сим мрачным чувством, с каждым новым пройденным днём теперь всё сильнее лелеял надежду в подходящий момент дороги обо всём с Владиусом хорошенечко поговорить и тем самым развеять в юношеской душе ещё столь ненужные тёмные помыслы. И этот самый желанный момент, может быть, по воле случая или же в благодать сущих небес, но вскоре представился. Отбыв после очередной недолгой стоянки, путники в лице Ливерия, Туллии и Владиуса по обыкновению своему до следующей лежащей по пути следования придорожной таберны должны были расслабиться, мысленно предаваясь тянущемуся со скоростью управляемой возницей четырёхколёсной повозкой внешнему незыблемому пейзажу. Но Владиус вместо всего этого вновь внутренне успел чем-то опечалиться, и Ливерий, заметив по выражению лица юноши вспыхнувшую грусть, недолго думая, настороженно промолвил: