– Какой вы милый собеседник, – говорил ему помощник капитана. – Как было бы досадно, если бы вы опоздали!
– Да, если бы я приехал пятью минутами позднее, то пароход ушел бы без меня. Впрочем, кто мог это предвидеть?
– Позвольте спросить, почему вы опоздали, господин Буврейль?
– Извольте, я вам объясню. – И Лаваред с обычным апломбом, заставлявшим мисс Оретт и ее серьезного папашу улыбаться, рассказал следующее:
– Представьте себе, что в Париже меня давно преследует какой-то сумасшедший журналист или выдающий себя за такового, одержимый манией выдавать себя за господина Буврейля, то есть за меня.
– Манией?
– Да. Он до такой степени проникся этой манией, что сам уверен в том, что он господин Буврейль. Это тихое помешательство, и он пользуется свободой. А так как он опасен только для меня одного, то я примирился с этим.
– Но ведь это должно вам причинять массу неприятностей?
– О, до сих пор это меня не особенно беспокоило, а теперь, на время путешествия, я избавлен от него. Только когда мы встречаемся и я утверждаю, что я Буврейль, а он Лаваред, то у нас дело доходит до ссоры. Этот сильный приступ проходит у него после первого душа и нескольких дней отдыха. Кроме того, я никогда не теряю хладнокровия при этих вспышках.
– Умный человек и не может иначе себя держать с несчастным ненормальным человеком.
– Не правда ли?… Бедняга проводил меня до Бордо, и я с трудом мог отделаться от него; и то лишь благодаря таможенной прислуге я не опоздал на пароход. Но довольно говорить об этом, слишком грустно. Куда направляется теперь «Лоран», в Лиссабон?
– Нет, нашей первой остановкой будет Сантандер.
– Что же, будет прием пассажиров?
– Нет, свободных кают больше нет. Одна была свободной, но и та заказана одним путешественником, ожидающим нас на Азорских островах, куда мы зайдем после Португалии.
– Что это, француз, наш соотечественник?
– Не думаю, судя по его имени, или, скорее, по его именам: дон Хозе де Куррамазас-и-Мирафлор.
– А, значит испанский дворянин.
Путешествие совершалось без всяких приключений. На следующий день показались берега Испании; причалили к Сантандеру, где должны были простоять день. Наши друзья вышли на берег.
Ни прекрасная лесная флора, ни прозрачное лазурное небо – ничто не поразило их так, как сантандерское духовенство.
За двадцать пять франков Мирлитон купил у церковного сторожа индульгенцию, прощающую убийство. Он имел право убить человека и все-таки попасть на небо, но с условием не покидать Сантандер. Вне епархии индульгенция теряла свою силу.
Лаваред подсмеивался над этим, возвращаясь со своими спутниками на пароход. Но в то время, как пароход собирался отчалить, случилось нечто, обеспокоившее Лавареда и заставившее его забыть об индульгенции.
Какой-то экипаж на больших колесах мчался с неимоверной быстротой; в нем сидел господин с безумным взглядом, с растерянным видом, с растрепанными волосами. Его можно было принять за сумасшедшего.
Это был Буврейль.
Он выскочил из экипажа, бросился на трап и в одно мгновение очутился на палубе, крича:
– Капитан!.. Где командир?
– Командир еще на берегу, – сказал матрос. – Он предъявляет бумаги для подписи. Мы отчалим, как только он вернется.
– Мне надо поговорить с кем-нибудь из начальства!
– Вот помощник капитана, обратитесь к нему.
Лаваред в это время разговаривал с этим помощником.
– Это мой сумасшедший, – сказал он тихо.
