Седины у Цыгана, видимо, было больше в душе, чем в волосах. Усы и особенно брови осень жизни лишь чуточку покрыла инеем. А из-под этих бровей всегда настороженно глядели на мир живые проницательные глаза: тёмные, как ночь, и загадочные, как сама смерть. Глубокие морщины на лице Михея придавали ему вид старика: видать, хватил в своей жизни горя с лихвой! А может, и другая причина кроется за этим, бог его знает…
Семьи у Цыгана не было, да и вообще о его прошлом никто ничего не знал. Чудаковатый Михей в церковь не ходил, но тут всё было понятно: у каждого цыгана в голове свой бог. Дружбу он в деревне ни с кем не водил. Держался всегда обособленно и был вечно угрюм и подозрителен. Если Цыгану приходилось с кем-то сталкиваться по делу, то он долго и пристально приглядывался к человеку, словно изучая его и прощупывая до самых костей. От такого внимания многим селянам становилось не по себе, и о Михее часто говорили: «Одним лишь взглядом душу наизнанку выворачивает…»
Вскоре Цыгана по пустякам перестали беспокоить, а спустя ещё некоторое время, к нему обращались лишь в безвыходных случаях. А дальше и вовсе пошли слухи, будто Цыган крепко знается с нечистым…
Но самое странное, что начало проявляться в последнее время и ещё больше насторожило людей, – это нюх Михея на несчастья. Словно ворон, издалека чующий падаль, он часто оказывался в то время и в том месте, где случалась какая-нибудь беда. И у людей складывалось мнение, что нелюдимый Михей как-то причастен к этим бедам. После этого люди вообще старались не попадаться ему на глаза и без надобности избегали с ним встреч. Всем стало ясно: в Берёзовке появился ведьмак! Чёрный ведьмак!
И вот сейчас люди стояли и гадали: появится перед ними Михей или нет?! Вместе с этим вопросом над всеми довлел и главный интерес: где он был во время нападения на Буслаев? Любые потуги селянской мысли ответов не находили и даже, наоборот, ещё больше плодили вопросов и страха.
Напряжение затаилось в толпе. Слова «где беда, там и Михей» в последнее время истолковывались уже совершенно иначе: где Михей – там беда!
На крыльце дома появился пан Ружевич. Непослушными руками запахивая на ходу полы видного некогда кожушка, он нервной походкой направился к злополучным саням. Следом не отставали Домаш с Демьяном, а за ними опасливо шла немногочисленная прислуга. И даже двух юных паненок в сопровождении сенной девки>5 Палашки непреодолимое любопытство выгнало на мороз. Одной из паненок была дочка пана Ружевича Мария, другая – теперь уже семнадцатилетняя Гражинка. Молоденьким девицам близко подходить к мертвецу и сумасшедшей бабе не разрешили, и они с трепетом наблюдали за всем, стоя поодаль.
Приблизившись к саням и встретившись с безумным взглядом Лукерьи, пан Ружевич остановился как вкопанный. Лушку хоть и пытались привести в порядок, но выглядела она по-прежнему страхолюдно. А тут кто-то из селян услужливо стянул дерюжку с мертвеца, да ещё и пояснил:
– Видать, ещё раны имеются… Но трогать не велено… Это уж урядник пущай мертвецов разглядывает.
Лицо пана Ружевича стало белым как снег.
– И… кто же это такое мог сделать? – в крайнем смятении тихо выдавил он. От такого дикого зрелища глаза Ружевича расширились, и вельможный взор очень даже стал походить на безумный взгляд несчастной Лушки.
К пану Ружевичу тут же подскочил Демьян. Заглядывая ему в лицо, он негромко, но с жаром затараторил:
