Волчий сон - страница 23

роны, злобно каркая в ожидании легкой добычи. Ждать они могли долго. А в память Николая, тихо бредущего по своей лыжне обратно, надолго, на всю жизнь, до боли в сердце врезались замеченные в бинокль две большие прозрачные слезы, катящиеся из доверчивых глаз лосихи и застывающих на заиндевелой ее шерсти. Он по своим следам вернулся на гряду, где на поляне уже собрались охотники, подтянув двух убитых волков. Сосчитав следы, определили, что всего волков было восемь, значит, осталось шесть. Поскольку за лосихой преследования больше не было, волки после выстрела двинулись большим лесом. Прикинув и немного поспорив, охотники, подвязав волков на шесты, двинулись к машине. Быстро забросив мертвых волков в багажник, где лежали катушки с флажками, отзвонив по мобильному кому-то, люди быстро загрузились в УАЗик, и по накатанной колее машина понеслась к большой дороге. Уже ближе к обеду обозначился сравнительно небольшой участок, в который вошли волки и, судя по тому, что выходных следов не было, они решили там остановиться на дневку. От места бойни с лосем они прошли не более десяти километров: только глубокий снег и бурно проведенная ночь заставила волков остановиться. Люди, порассуждав, определили предположительное место дневки волков, загрузили на плечи катушки с флажками, двинулись по квартальной линии вглубь леса, где машина уже проехать не смогла бы, да и шум машины мог спугнуть волков. Первым в цепочке шел Николай: налегке, без флажков. Пройдя около трех километров, он наткнулся на цепочку волчьих следов. Волки шли след в след, а кое-где на снегу оставались капельки крови – все-таки большой волк был им ранен. Следы вели в сторону большого открытого участка полей, с другой стороны была река и железная дорога. Молча постояв у следов, определив направление ветра, Николай принял решение и шепотом сообщил его охотникам. Бесшумно разделившись на две бригады, охотники по квартальным линиям двинулись в разные стороны от цепочки следов, на ходу осторожно, но быстро разматывая катушки флажков. Начало бечевки с флажками зацеплено за дерево в пятидесяти шагах от следов так, что на входящих в квартал следах оставался коридор или ворота. В этих «воротах» затаились два охотника в белых маскхалатах, готовые в любой момент встретить картечью идущих назад своим следом волков, если их вспугнут растягивающие флажки охотники, бесшумно исчезнувшие с флажками за деревьями. Весь оклад квартала флажками занял не больше часа. Встретившись на противоположной от начала оклада стороне квартала, обе бригады не скрывали радости. Проведенный наугад, оклад оказался удачным, все рассчитано правильно – волки в окладе. Осталось еще раз обойти квартал, более аккуратно развесить флажки, следя за тем, чтобы бечевка с флажками висела над снегом ровно, без прогибов, примерно на уровне идущих по снегу волчьих голов. По ходу охотники, развешивая и цепляя за ветки флажки, мокрыми от снега и пота руками держались за бечевку с флажками, пропуская ее через ладони, чтобы оставить ни них человеческий запах. Вернувшись к «воротам», растянули оставшуюся часть бечевки с флажками и «закрыли ворота» – волки в окладе…

Лесник Гришка с женой Надей жили на хуторе уже более тридцати лет. Добротный дом с сараем, баней, погребом стоял на краю большой поляны среди леса. С одной стороны – почти непроходимое болото, по которому до ближайшей деревни напрямую километров десять, а со всех других сторон – старый сосновый лес. Электричества на хуторе не было, да и не нуждались хозяева в нем. Все восемь детей уже выросли и разъехались по городам, а Гришка с Надей так и остались жить на хуторе. Гришка работал лесником и на полставки егерем, а Надя была его помощницей. Вставали они с рассветом, спать ложились с наступлением сумерек. Две коровы, конь, свиньи, куры, гуси, пять охотничьих собак, кошка с котом, пчелы – хозяйство немалое, но привычный уклад жизни позволял без особого напряжения управляться с этим хозяйством. Это являлось хорошим подспорьем для живущих в городе их детей. Два-три раза в месяц Гришка или Надя ездили на коне в деревню, до которой по окружной вокруг болота дороге было полдня езды на лошади. Сделав необходимые покупки, они на ночь останавливались у родственников, от которых за столом, вечеряя, узнавали все новости, происходящие в цивилизации. Приемник, стоявший у них на кухне, Надя и Гриша включали редко, экономя батарейки, а имеющийся генератор заводили только тогда, когда собирались дети и внуки. Им электричество на хуторе было ни к чему. По рецептам, предаваемым из поколения в поколение, засаливалось в бочках мясо, окорока, сало; на чердаке висели вяленые колбасы, в погребах в бочках до весны хранились хрустящие огурцы, моченая ягода, соленые грибы. Связки лука и сушеных грибов висели в хате за печкой. И зерно, заготовленное с огорода, и мука, смолотая на каменных жерновах вручную, имелись в достаточном количестве. Молоко, сыр, масло, творог, сметана – все имело место быть в том крепком хозяйстве. Несколько скирд сена и соломы, столько же стогов сена возвышались за сараями, за простым, из жердей, забором. Хороший хлебный самогон всегда был в наличии, и Надя не боялась, что придет участковый и оштрафует. Продавать самогон было некому, а Гриша выпивал редко. Ну а для дела большая двадцатилитровая бутыль в погребе и десятилитровая в доме под половицей всегда имелись. Самогон гнали по старым рецептам. Отборную рожь проращивали, потом сушили её, пророщенную, на горячих кирпичах лежанки печи. Хорошо просушенное жито Гриша молол вручную на старых каменных жерновах, которым, по его утверждению, было более двухсот лет. Мука крупного помола пахла ароматно, аппетитно. Надя запаривала ее в большой деревянной полубочке – цебре. Добавляла немного сахара, хмеля, дрожжей, бережно укутывала старыми кожухами и на пару недель оставляла бродить. Гриша изредка заглядывал, принюхивался и размешивал брагу деревянной лопаткой. Резкий аромат браги разносился по импровизированной деревенской кухне. Зачерпнув кружку пенного напитка, смачно, большими глотками выпивал, занюхивал рукавом, кряхтел, вытирал усы и с улыбкой определял: «Ну, скоро будет готова!» Хотя дети давно привезли газовую плиту с баллоном, этой плитой Гриша и Надя почти не пользовались. Каждое утро Надя, чуть свет, растапливала русскую печь. Нужно было и покушать приготовить, и пару чугунов картошки для хозяйства поставить томиться, и дом прогреть, поэтому, ловко орудуя вилочниками-ухватами, Надя даже не задумывалась пользоваться для этого газовой плитой. Да что и говорить: приготовленные в печи Надей блюда не приготовит ни один ресторан и ни одна хозяйка в городской квартире. Отваренная в чугуне картошка покрывалась сверху от жары в печи хрустящей, ароматно пахнущей коричневой корочкой. Мачанка в сковороде приготавливалась на ребрышках, с луком и сметаной, блины, толщиной чуть ли не в палец, готовились на домашнем кислом молоке-простокваше, капуста из бочки в кочанах, мед, густая сметана, чай из чабреца и зверобоя – это завтрак. А в печи стоят до обеда и томятся в жаре борщ с мясом, или крупник на молоке, или суп с грибами и фасолью. Эх, а что за супчик! Разбухают и выглядят как будто только что собранные боровички, утушенные с фасолью и мясом! Так она готовила, когда они были молодыми, когда дом был полон детей; так и сейчас готовит, но только тогда, когда дети или внуки приезжают на каникулы, в отпуск или просто на выходные. В остальное время, постарев и оставшись вдвоем, они ограничивались простой пищей – молоком, блинами, сыром, домашней колбасой и, конечно же, картошкой. И спали до они сих пор вместе на старой железной кровати – полная, раздобревшая Надя и худой, почерневший от солнца и лесной жизни Гриша. Зимой работы было совсем мало. Покормить хозяйство с утра и вечером, навести порядок в сарае, протопить печь. Три раза в неделю Гриша запрягал коня в сани, объезжал свой лесной обход, намечал себе и лесничему работу на весну, лето, присматривался к следам на снегу, что-то записывая в своем дневнике, пыхтя непременной самокруткой…