Волчий сон - страница 25

Зажгли две керосиновые лампы в передней части хаты, постелили военные матрацы на полу во второй, «спальной» части дома. Установив на припечке обувь, расстелив на полатях куртки и фуфайки, достав из рюкзаков термоса, чтобы утром заполнить их чаем на травах, приготовленным Надей «на зимнюю дорожку», охотники уселись за стол. На дворе день уже давно закончился – было морозно и темно, а в доме же уютно, шумно, накурено. Пир, как и всегда, продолжался до полуночи. Все знали, что в пять утра вставать, но уют, гостеприимство, хорошая закуска и отменная хлебная самогонка, уже не раз проверенная «в деле», не оставляли сомнений, что уже через пять часов, встав, умывшись холодной водой или растеревшись снегом, позавтракав картошечкой с капустным рассолом или просто кислым молоком, запив все чаем со зверобоем, они будут в полной готовности к предстоящему нелегкому дню. Так было и в этот раз: заполночь Надя убрала со стола, а из второй половины уже доносился храп и сопение спящих мужиков-охотников. Николай всегда спал на печке. Надя это знала и не позволяла занять это место на ночь каким-нибудь даже именитым гостям: будь то генералы или банкиры, с которыми иногда Николай приезжал на хутор отдохнуть и поохотиться, или будь то кто-то из «своих», пытавшихся втихаря разместиться у плетенок с луком и грибами на теплых кирпичах. С первого дня знакомства, а прошло уже не менее десяти лет, Николай всегда спал на печке. Для этого Надя ничего специально не готовила, только сдвигала в сторону сушившиеся лучины для растопки печи или сушащееся пророщенное зерно, стелила старый кожух32, поверх которого стелила чистую подстилку—дерюгу, ну и чистую подушку. Она знала, что Николай всегда уходил отдыхать чуть раньше остальных, но и вставал он почти всегда вместе с ней в любое время года. Так было и в этот раз. Убирая посуду, Надя слышала его дыхание, ровное и спокойное, сквозь не задвинутую им занавеску были видны босые ступни ног. Как всегда, он забыл поставить сушить свою обувь, и Надя, вздохнув, взяла резиновые сапоги, вытянула стельки и поставила обувь в углубление печи, где хранились лучинки для растопки…

Утром, быстренько позавтракав, собравшись еще затемно, охотники выехали к окладу.

…Немного задремавшая под лучами восходящего солнца лосиха встрепенулась. Лицо человека, стоявшего в проеме окна, хорошо сохранилось в подсознании дикого зверя. Это был он. Хоть прошло уже довольно много времени с тех пор, она вспомнила этого человека. Вспомнила ту страшную зиму, волков. Она вспомнила, как уходил, оглядываясь, этот человек, оставляя ее и израненного лося, когда ей казалось, что все уже кончено. Когда своим телом она закрывала лося, некогда могучего, самого сильного и самого красивого своего друга. Когда он лежал в снегу и не мог уже подняться, весь изодранный и израненный волками, обессиленный от потери крови, от холода. Когда человек поднял ружье, она не знала, что делать. Она готова была защищать лося ценой своей жизни, она готова была напасть, броситься и на человека, ради него, лося. Но человек тихо ушел, а лось лежал и не хотел вставать. Тогда она подошла к нему, уткнулась своими губами в его шею. Он посмотрел на нее снизу-вверх – его большие глаза были полны настоящих слез. Она еще раз толкнула его своими перламутровыми шершавыми губами – теплыми и мягкими. Сделав усилие, лось встал. Шатаясь, он сделал несколько шагов. Кровь, замерзшая в виде сосулек, черных капель, вместе с шерстью осталась на лежке на снегу и больше не стекала из рваных ран. Выйдя из болота, лоси сразу улеглись на дневку. Лосиха, обычно ложившаяся в нескольких шагах от лося, на этот раз легла, тесно прижавшись к лосю, пытаясь своим боком согреть его. Лося била дрожь от холода, от полученных ран. Ближе к полудню, когда февральское солнце повисло над лесом и в воздухе запахло тающим на ветках деревьев снегом, а слух уловил веселый писк лесных пичуг – синиц и поползней – лось смог подняться. И они вдвоем – она впереди, он за ней – двинулись вдоль большого леса по краю болота, поедая на ходу начинавшие отогреваться молодые стебли попадающегося осинника. Лосиха вела его к солонцам. Там же была и подкормочная площадка для диких кабанов: возможно, можно будет полакомиться и зерном, оставшимся от трапезы кабанов. Во всяком случае, люди туда наведывались часто, особенно хорошо она знала одного из них, который приезжал на санях, запряженных лошадью. Он привозил в мешках корма, рассыпал из в корыта, заходил в небольшую будочку, стоявшую поодаль, а выходя оттуда, всегда удовлетворенно кряхтел и почему-то нюхал рукав своей шубы, сам себе улыбаясь в усы. Туда, к кормохранилищу, вела лося молодая лосиха, там она надеялась на защиту от волков и найти дополнительное пропитание для раненого лося. Так оно и получилось. Более того, через несколько дней прямо возле подкормочной площадки людьми были повалены осины. Как только лоси обгладывали за день дерево, у них была возможность перейти к другому дереву, а назавтра – к третьему. И так до самой весны. Специально поставленное высоко корыто, чтоб не добрались кабаны, через день наполнялось зерном, соль была постоянно, и лось быстро пошел на поправку. Раны заживали, а в придачу, стали расти бугорки на лобной части – росли рога, а это значит, приближалось тепло весны. Лосиха, располневшая и потяжелевшая, спокойно сгрызая кору осин, радостно смотрела на своего лося, который опять тянулся зубами к более отдаленным, верхним участкам поваленных деревьев, оставляя ей наиболее доступные или с более молодой и тонкой корой участки. Глухари на рассвете азартно пели на своих токовищах в болоте, и тревожащие слух звуки их песен лоси воспринимали как должное. Весна пришла в лес. Лосиха видела, что свиноматки, отделившись от своих стад, углубились в ельники и там готовили себе удобные постели-логовища для опороса. Откусывая мощными челюстями колючие ветки елок, вырывая из-под еще глубокого, но рыхлеющего снега вереск, папоротник и мох, они стаскивали их в определенное место, мостили, утаптывали, аккуратно раскладывая по кругу – готовили теплое и уютное для поросят гнездо. Никто не мог близко приблизиться к этому месту: ни прошлогодние детки, ни кабанчики взрослее, ни самец-отец. Знакомая лосихе огромная самка упрямо и гневно фыркала-ухала на них на всех, угрожая покусать или побить своим мощным рылом. Так дикая свинья готовилась к опоросу и к защите своих будущих полосатеньких чад. Гнездо уже было готово: теплое, непромокаемое, защищенное от ненужных глаз, прикрытое сверху разлапистой елью, оно прослужит свинье и поросятам домом от силы месяц. Потом она поведет их, своих деток, показывать окрестный лес. Покажет, где и как находить вкусные корешки, как найти по запаху под листьями прошлогодние желуди, орехи, как отличить друзей от недругов. Полосатые и смешные, шустрой вереницей они будут строго следовать за ней, внимательно и безукоризненно познавать эту школу. Это школа их жизни. Так было всегда, и так будет и в этот раз.