– Ну чего ты, именинник, носом пузыри пущаешь? – неожиданно без заички произнес дядька Гараська. – Мы по твою душу пьем, а ты все головой виснешь.
Судя по тому, как окно снежные лепки стали слепить, разгулялась по лесу снежница. Значит, настружит к завтрему сугробов и поляны все выпорошит. Самое на охоту идти.
И только Клюха об этом подумал, как Мухтар в дом заскребся. Так он знак подает, что к кордону кто-то из посторонних прибыл.
Отец, накинув на плечи кожушишко, без шапки выскочил во двор и почти тут же воротился, неся попереди себя какой-то сверток.
– Вот подкидыша нам подбросили! – весело воскликнул он и поставил то, что принес, на ту часть стола, что еще не было закусью заставлено.
– Покажь, чего там? – попросил дядька Гараська.
– Погоди, Дед Мороз сейчас явится.
С этими словами и возник на пороге Богдан Демьяныч Охлобыстин.
Все, включая Вычужанина, поднялись ему навстречу.
– Какой сюрприз! – воскликнул Денис Власич. – Как это вы нас тут отыскали!
– А я не к вам, дорогие-хорошие, припожаловал! – басовито прогудел Охлобыстин. – Где-то тут у вас Волчий Сват обретается, так я к нему.
Клюха затлел щеками.
– Ну чего же ты не признаешься, что пиршествуешь тут по случаю своего пришествия в мир? Спасибо, сорока на хвосте эту новость принесла, а то так и не знал бы и не ведал, что в Перфильевском лесу именинник барыню пляшет.
– И не пляшу я вовсе, – бурканул Клюха. Но Охлобыстин, видимо, этих слов не расслышал и, скинув лоснящуюся переливами шубу, передал ее в руки отца и прошелся по горнице.
Под его стопой чуть подскуливали половицы.
– Ну а шкалик-то поднесешь? – спросил Богдан Демьяныч, все еще обращаясь к Кольке. – За то, что по поздну да вьюге к тебе приволокся.
И Клюха заметил, как мать уже шарила в горке, искала единственную рюмку, которой удостаивается самый знатный в доме гость.
– Якимовна! – остановил ее Охлобыстин. – Да не гоношись! Я и из простонародного стакана пить не разучился. Был бы повод.
Стакан ему пододвинул Вычужанин.
– А вот уже и налит, – сказал.
– Ну бывай! – снова обратился Охлобыстин к Кольке. – Не унывай и нас, грешных, когда обретешь силу, не забывай.
Он размашисто выпил и, не закусывая, произнес:
– Вишь, как у вас тут славно да гарно! И такой прозаический человек как я, стихами заговорил.
Охлобыстин был большим лесхозовским начальником. Только не в районе, а в самой области. И квартира у него была в самом центре города. Туда, помнится, они с отцом один раз заходили, когда возили Богдану Демьянычу кусок лосятины и бок дикого подсвинка.
Только после третьей чарки Охлобыстин, глыбисто поднявшись над столом, утолил любопытство всех, кто сидел рядом и давил косяка на сверток, который все еще лежал нераспеленутым.
– А теперь, Николай Арефьич, – обратился он к Клюхе, – прими мой подарок. Но… – Богдан Демьяныч сделал почти такую же, как и дядя Гараська заичку, и продолжил: – Но тут есть один подтекст, попробуй угадать, в чем он?
И Охлобыстин сдернул покрывало с подарка.
Все, кто в ту пору находился в горнице, ахнули. Это был новый магнитофон «Эльфа».
– А сейчас, – Охлобыстин подошел к розетке, что была на отдалении от стола, – мы прослушаем, что тут записано.
В уши ударила музыка.
– Ты поклонись ему и поблагодари! – зашипела в затылок Клюхе мать.
Но Колька растерянно молчал и глядел на зеленый глазок, который нежно пульсировал при всяком усилении звука.
Когда мелодия, которую воспроизводил магнитофон, иссякла, чуть картавенький женский голос, в котором не трудно было Клюхе узнать дисканток дочки Охлобыстина Марины, произнес:
