Это правда. Я никогда не разрешала мужьям кончать в меня, не могла вынести проникновения в себя всяких жидкостей. А с неандертальцами этот запрет стерся, словно неудачный эскиз…
Я глотала их сперму, принимала члены. И испытывала такой умопомрачительный кайф, что словами не описать. Облизываю губы, отворачиваюсь.
— Мы здесь не за этим, Жора.
— Ага, как меня воспитывать, так за этим, — прищуривается, — кто он? Тот, при мысли о котором ты вся краснеешь, как девочка? Яра, я слишком хорошо тебя знаю.
Их двое…
Они дикие и наглые…
Молчу. Исподлобья смотрю на друга. Не могу признаться в своей слабости. Из нас двоих таким всегда был Жора. Творческая натура, воздушный и легкий человек. А мой характер — прошибать лбом стены.
И теперь я голову потеряла от двух незнакомых мужчин. Это же ни в какие ворота не лезет!
— Ярослава Альбертовна! — в дверной проем просовывается голова Оленьки. — Вы просили напомнить, когда будет готов свет.
— Да, Оля! — вскакиваю на ноги, хватаю мобильный. — Жорж, пойдем смотреть твою выставку!
Боже, храни мою Оленьку!
— Мы еще не договорили, — никак не успокаивается художник, — Яра, почему ты мне ничего не рассказала?
— Да не о чем рассказывать. Просто секс и всё, — отрезаю, давая понять, что разговор окончен.
— Ну уж нет!
Мы спускаемся на первый этаж. Слава богу, хотя бы в самой галерее моих неандертальцев нет. Стоп! Я их своими назвала? Кошмар! Но в голове сплошная вата, которую я не знаю, как выжечь оттуда.
— Вот, смотри! — показываю на просторную галерею, где работники завершают приготовления к грядущей выставке. — Свет так настроили, чтобы было видно всю глубину твоих особых штрихов.
Картины Жоры отличаются глубоким эмоциональным наполнением. Глядя на некоторые, я четко вижу события, которые сподвигли его на написание полотна. Постимпрессионизм Ефимова отличается чёткой границей между плохим и хорошим.
— Здесь мой внутренний мир, — тихо говорит Жора, подходя к «Еве», — ты ведь знаешь, что это ты?
«Ева» — это жемчужина коллекции. Её мы планируем продать особо дорого. На эту картину уже поступило три запроса от богатых коллекционеров.
И да, я знаю, что на ней изображена я.
Яркие мазки, особо выделены красные губы. На полотне блондинка с голубыми глазами смотрит внутрь комнаты, хотя дверь за ней распахнута…
— Почему губы? — спрашиваю Жору.
— Я тебя такой вижу. Яркая, красивая. Даже имя твоё… Ярослава… Но несвободная. Ты сама загнала себя в рамки силы, Яра. Возможно, это частично моя вина.
— Да брось, Жор, — усмехаюсь, обнимаю друга, — мы пообещали друг другу тогда, что будем вместе. Дружить и поддерживать. Забыл, что ли?
— Не забыл, — тихо говорит он, — спасибо, что веришь в меня.
— Не за что, — целую его в щёку.
Мы с Жорой никогда не испытывали влечения друг к другу. Мало кто понимал наши отношения, но это — чистая невинная дружба в ее идеальном исполнении. Только вот почему тогда, чмокая его в щеку, я чувствую вину?
— Ты куда сейчас? — провожаю Жоржа. — Не забудь, что завтра наши меценаты хотят с тобой познакомиться.
— Я бы не… — начинает, но под моим строгим взглядом тушуется, — я понял!
Сажаю его в такси, возвращаюсь в пустую галерею. Долго смотрю на «Еву». Неужели я и правда загнала себя в клетку?
Ведь сегодня утром буквально парила. Летала, как вольная птица. Дамир и Андрей чувствовали моё тело, направляли. Несмотря на жесткость, они не принуждали.
— Когда же я стала такой? — смотрю на сияющие глаза Евы.
