Я вижу снова порт далёкий
И мыс знакомый Жонкиер,
Несчастных беженцев потоки
С борта на трап, как сквозь барьер.
И солнце дарит людям вспышки
Своих приветливых лучей,
И беспризорные мальчишки,
И я с компанией своей.
И каждый всем, что есть, наивно
Делиться с беженцем готов,
И так мы все гостеприимны
С улыбкой чистой детских ртов.
И делимся мы добрым словом,
Кусочком хлеба и уловом,
Спокойным небом и водой,
И Сахалинскою землёй.
Невольно распирает чувство тайное:
Уж до чего мы разлюбезные хозяева!
И рады мы, что мы нужны
Друзьям, страдальцам от войны…
Однажды в сильный летний дождь
Дорогу мы перебегали
И странный брошенный мешок
Случайно в луже увидали.
Мы подбежали, и слегка
Рукой коснулся я мешка.
Но как мы сердцем содрогнулись,
Когда шинель вдруг распахнулась
И поднял голову солдат.
В глазах его был сущий ад.
Безногий, он, казалось, сдался;
Казалось, с жизнью он прощался.
И мы мальчишеской семьёй,
Всем хулиганским сердцем слились,
Усилья рук соединились,
И мы снесли его домой.
А дома мать его ждала.
Она, как сына увидала,
В момент шинель с него сорвала,
Нас, хулиганов, целовала,
Нам угощенья предлагала,
Но отошли мы от стола.
А тут – невеста на порог,
В слезах кричала:
– Как ты мог?!
Как мог ты, милый, мне не верить?! —
Но были мы уже за дверью.
Мы разбрелись все по домам,
На сердце тяжко было нам…
Потом по рынку мы шныряли,
Солдата этого видали.
Играл баян. Солдат без ног.
Звучала песня «Огонёк»…
Я заболел. От боли вился.
Стонал, и плакал, и молился.
Молилась на коленях мать.
Врачи не знали, что сказать.
Была зима, но шла к концу.
Решила ехать мать к отцу.
Но, в ожиданье навигации,
Впадала в нервную прострацию.
Болела мать моя сама.
Сводило горе мать с ума…
Мне видится картинка:
Горит-коптит коптилка,
Откуда-то издалека
Мать принесла мне молока.
Замёрзлый маленький кружок,
Надежды слабый огонёк:
Вот, напою-ка сына —
Авось, вернётся сила.
Но в голове моё сознание
Качает тенью ламинария.
Без мамы молока не пью:
Как обделить мне мать свою?
Я в ней души не чаю,
Собою угощаю…
Читаем вслух «Евангелие»,
Мать призывает ангелов.
– Отец Всевышний, помоги…
Прости грехи… прости долги… —
Молитвы оба мы поём.
Мать – за меня, я – за неё.
На стенке рядом три лица:
Лик Бога,
Сталина,
Отца.
Смотрю на эти лица,
Молюсь – не намолиться.
Я всем троим молиться рад
За мать, себя, за Ленинград.
