Вскоре на столе была самая изысканная закуска. Игорь Петрович ни к чему не притронулся, лишь слегка пригубил дорогого коньяка, а Дмитрий специально залпом опрокинул две рюмки, чтобы избавиться от неловкости и смущения. Затем Сажин вполголоса завёл беседу.
– Наверное, вы, молодой человек, пардон, Дмитрий, да и на «ты» уже можно, так вот, ты уже догадываешься о теме нашего разговора.
Не дожидаясь ответа, он, пристально глядя на переполненного любопытством Дмитрия, слегка захмелевшего, продолжал:
– Именно по поводу Риммы Васильевны. Она пригласила, как ты уже знаешь, тебя жить в нашем доме, причём, с оплатой, с нашей стороны, разумеется. У вас есть, я думаю, время на размышление. Попробую растолковать, в чём суть… видишь ли, мой друг, моя супруга испытывает к вам некую симпатию, я это отлично знаю… – он сделал паузу, хлебнул минеральной воды и выжидательно посмотрел на Дмитрия, который опустил голову, нервно теребя скатерть.
– Ты сразу, мой друг, пришёлся по душе моей супруге, она такие вещи от меня не скрывает. А я, ты, наверное, догадываешься, привык исполнять каждое её желание, с того самого времени, когда…
Мэр заметно волновался, то и дело слова, произносимые с расстановкой, он подкреплял глотком живительной влаги, а, кроме того, он барабанил костяшками пальцев по столу. Вскоре лысина его вся взмокла от напряжения, он вытащил из кармана пиджака носовой платок, тщательно обтёр голову, квадратные щёки, затем поспешно расстегнул пуговицу на пиджаке.
– На чём я остановился, мой милый друг? Ах, да. С того времени, когда моя любимая супруга, из-за которой одно время теряли голову многие видные мужчины, попала в автокатастрофу. Понимаешь, какая ирония судьбы. Дело в том, что за рулём был я, и никто, кроме меня, не является виновником этой страшной трагедии. Моя Риммочка, когда врачи вынесли страшный приговор, что она не будет никогда ходить и вечной спутницей у неё будет эта проклятая коляска, чуть не сошла с ума. Она не хотела жить и умоляла меня принести ей в больницу яду, чтобы кончились все муки.
О, господи, знал бы ты, куда я только бедняжку не возил, в лучшие клиники Европы. Но, увы, никакие светила с мировым именем не вернули к жизни её драгоценные ножки, – с горечью сказал Игорь Петрович и нервно закурил, пуская дым колечками.
«Но почему её зовут балериной?» – вертелся на языке у Дмитрия щекотливый вопрос, который он, однако, не дерзнул задать.
Как бы угадывая его мысли, тот, кто сидел напротив, продолжал рассказывать.
– Я понимаю, со многими случается подобная беда, но к моей супруге она подкралась тогда, когда она была в зените славы. Видишь ли, она была замечательной балериной, гастролировала по всему миру. Эта любовь к танцам осталась и сейчас у неё, поэтому она ведёт уроки. Вообще она у меня добрая душа, и я, признаться, всячески одобряю её порывы. А какая, если б ты знал, она у меня была писаная красавица, на конкурсе красоты однажды заняла первое место. Да и сейчас, – горделиво подчеркнул он – она ещё хоть куда.
При этих словах Дмитрий предательски покраснел. О, как он ненавидел эту дурацкую привычку – чуть что и уже – в краску.
– В нашем доме существуют особые правила, о них сведущи все, кто вхож в наш дом. Ты тоже, мой друг, как будущий жилец, должен хорошенько их усвоить. Во-первых, у нас, боже упаси, если кто-то хоть как-то ненароком напомнит моей душеньке об её изъяне. Все общаются с ней так, словно она совершенно здоровая женщина. Во-вторых, всем в доме распоряжается только она и никто другой.
