– …и только нервирует, – закончила она фразу, начало которой я пропустил из-за того, что пялился на Ники как последний неудачник, которому не хватало секса. Черт.
– Что? – спросил я.
Николетта указала на Теодора.
– Говорю, что он, похоже, только всех нервирует своей тревогой. Тедди, – обратилась она уже к нему, слегка повысив голос: – Просто сядь и успокойся.
Я не видел, последовал ли он ее совету, поскольку не мог отвести взгляда от наследницы Драконов. Прочистив горло, произнес:
– Послушай, насчет вчерашнего…
– Майк, давай оставим все разговоры на потом.
Кажется, она и сама волновалась.
Я поправил повязанную на поясе рубашку, схватил со стула куртку и накинул ее на себя поверх майки. Затем обратился ко всем присутствующим:
– У нас все получится. Главное – не забывайте о командной работе, – на последних словах я взглянул на Эмили и Теодора, которые больше всех спорили на репетициях. – Я не сомневаюсь, что мы легко справимся с этим этапом.
Все одобрительно закивали, кто-то воскликнул: «Да, мы справимся!» А оглянувшись на Ники, я заметил ее мягкую улыбку. Улыбнувшись в ответ, я развернулся, подошел к ней и протянул руку. Она молча приняла ее и позволила увести себя в коридор, ведущий к выходу на сцену. Остальные последовали за нами, хотя держались на некотором расстоянии.
Воспользовавшись моментом, я наклонился и прошептал:
– Все будет хорошо. Не волнуйся.
В благодарность Николетта сжала мою ладонь, а затем мы услышали, как ведущий объявляет наш выход.
Сцена никогда не внушала мне страха. Наоборот, я чувствовал себя в своей стихии, независимо от количества зрителей. Зал, где проходила съемка, оказался небольшим. Сюда пустили несколько десятков человек, но основная аудитория, разумеется, следила за эфиром в Сети.
Когда ребята начали играть проигрыш, я поймал взгляд Ники и подмигнул ей. А спустя мгновение она уже вступила со своей партией:
– Есть в тебе нечто притягательное. Я просто хочу узнать тебя, узнать твое имя, – пропела она мелодичным голосом, не сводя с меня глаз. Мы договорились максимально удерживать концентрацию друг на друге, создавать видимость химии для зрителей. Но даже не существуй этой договоренности… Я бы все равно не смог сосредоточиться ни на чем другом. Сейчас для меня существовала только Николетта и песня, связывающая нас невидимыми нитями искусства. – Я околдована тобой и не жалею об этом [6].
Детка, как же ты ошибаешься. Это я угодил в твои магические силки…
– Не пытайся спрятаться за этими ангельскими глазками, – вытянул я свои строчки. Мы внесли изменения не только в аранжировку, но и в распределение партий. Так казалось правильнее. И чертовски нам подходило. – Если впустишь меня, на этот раз я не стану сдерживаться [7]. – Пульс зашкаливал, когда я перешел на скрим, но отнюдь не от напряжения связок. Я буквально проживал те слова, что пел. Вторя своим же строчкам, поклялся, что на этот раз не упущу то, что заставляло меня оживать и чувствовать мириады давно позабытых эмоций.
Освещенное пространство между нами буквально искрилось, а воздух сгущался.
– Можешь забрать все остатки, ведь я одержим тобой, малышка [8], – следующие строчки слетели с моих губ особенно экспрессивно.
Одержимость… Именно так некоторые называли мою любовь к Миранде. Твердили, что я помешался на ней. Но я не мог с ними согласиться. То была нужда. Я нуждался в ней сродни тому, как путник в пустыне нуждается в капле живительной влаги. А утратив желаемое, продолжал плестись по разгоряченному песку, вдыхая воздух, обжигающий легкие. Однако сейчас… Сейчас передо мной предстал гребаный оазис. И разве могу я, изголодавшись по воде и тени, не следовать к нему? Несмотря на все предостережения. Игнорируя ловушки собственного разума. Разве способен я сопротивляться?
