– Глюки! Пошли вон! Я занят! Я взлетаю!
Глюк, мявкнув еще разок, пушисто и гордо исчез.
Взлёт прошел успешно, если не считать, что по диагонали. Роль впопыхах забыл посмотреть, на какой скорости. Аннушка сама взяла да и взлетела. Без предупреждения.
Дальше – проще: места знакомые, высота небольшая, землю видно отлично, скорость – курам на смех. В приборах разбираться не хотелось, и так неплохо получалось – летали же наши деды вообще без приборов! Малая высота и незначительная скорость имели свои неоспоримые преимущества.
Роль расслабился и отдался созерцанию.
Нечеткие желтые пятна на теле земли, ничем не примечательные и такие привычные с высоты стратосферного полета, сейчас вдруг оказались небанальными подсолнечными полями, разглядывающими его тёмными глазками своих вызревающих серединок.
Глазки кокетливо подмигивали.
Он тоже подмигнул.
Кокетливо.
Два раза.
Через пару часов блаженства, подлетев к озеру, Роль прошел над лугом, высматривая место для посадки. На всякий случай даже пальнул из ракетницы через специальную дырку в борту и, посмотрев, как сигнальная ракета зарылась в грунт, принял решение садиться. Чиркнув колесиками по траве, Аннушка приземлилась так же, как и взлетела – самостоятельно, без проблем.
«Какая нежная птичка!» – с восхищением подумал Роль и, остановившись поближе к берегу, оглянулся в салон.
Салон спал.
Комэска – сидя на откидной скамеечке, предусмотрительно пристегнувшись. Полковник – на чехлах, в хвосте. Ну и так далее… В привязанных веревками (!!!) ящиках явно недоставало трети от первоначального количества.
Дух стоял – я те дам!
С подобострастной отеческой заботой проверив, хорошо ли пристегнут Комэска (вдруг во сне тюкнется головкой о переборку), Роль разделся и отправился искупнуться.
Вода – прелесть! Травка – еще лучше!
И снова: вода – травка, вода – травка!
ЗАМЕЧАТЕЛЬНО!!!
Но… одиноко.
Хотя – так даже веселее! Если принюхаться к цветочкам.
Вернувшись и заглянув в алюминиевое нутро, Роль выяснил: комиссия проснулась и пьёт. Закусывает и пьёт. Пьёт и закусывает.
Володя пил не отстегиваясь! Сообразительный! По глазам видно. Сказать не может, а понимает всё! Как Каштанка. Муму.
«Не буду мешать», – подумал Роль и отправился погулять по берегу озера.
Один.
Эх, Аннушка, Аннушка!
Пили – ненадолго засыпая – до вечера.
Вечером допоздна пили.
Комэска, мало понимая, что происходит, приказал Ролю разбудить его на утренний клев. Строго-настрого приказал! Насколько это вообще было возможно в его состоянии. Роль – проникся и, отгородившись от шумной компании дверцей пилотской кабины, скрючившись в неудобном кресле, попытался уснуть.
Сон приходил рваными кусками и ненадолго. В очередном забытьи Роль видел себя, парящим между облаками с Аннушкой. Они, раскинув дюралевые лапы-крылья, медленно кружились, то приближаясь, то удаляясь. И только он приладился, только приблизился, только собрался поцеловать…
Наступил рассвет – прямо на пропеллер, торчащий перед мордой. Вот-вот и выкатится светило.
Роль, разминая кости, подошел к Володе и, встряхнув его за плечо, рявкнул в ухо:
– Подъём! Вставай! Зорька! Подъём!
Комэска, приподняв опухшие веки, пристально посмотрев на озеро через иллюминатор, перевел остекленелый взгляд на Роля и камышитовыми губами прошуршал:
– Не клюёт.
Усталые веки захлопнулись, голова упала в небытиё.
Потом пили и закусывали, закусывали и пили. Безвылазно, безобразно много пили.
