к ее приезду
помещение для приема
нуждающихся во мне людей
мне следует снять.
Дома будет суетно,
Шумно,
в снятом помещении я бы и жил,
но Глина обидится,
тесть меня съест,
не отделиться мне от жены и младенца.
От изматывающего отцовства никак не уйти.
Обнявший сынишку родитель катил вместе с ним на навороченном самокате. Руль держал ребенок, прискорбно невнимательный мальчик лет десяти.
Выбоину он не объехал.
Я вскочил со скамейки, первую помощь поспешил оказать.
Мужчина простонал: как там Вадик?
Ваш сын? Вы ударились, вам явно нехорошо… Вадик – ваш сын? Больше о Вадике меня вы не спрашиваете? Слышу, что не спрашиваете, но вам бы со мной поговорить, рассказать, участвуете ли в литературном конкурсе «Великая Победа». Вадик! Тебя, мальчик, Вадиком звать?
Вадиком, внятно ответил лежащий мальчик. Хотели назвать Кириллом, а кто хотел… мама? Вы бы мою маму не полюбили, сигаретой она бесконечно дымит… папа чего-то не то вытворяет. Не ко мне, вы взгляните, ползет.
Я МОГУЧ не безгранично.
Без претензий ты, отлично.
Доверившуюся Леонтию девушку
он частично не подведет.
Извести выросшую у нее на животе
громадную бородавку
она колдуна умоляет.
И никому о ней не говорить!
Не скажу, весомо Леонтий промолвил.
А извести, видимо, не получится,
бородавочной магией так себе я владею.
Не мое направление.
Освою – тебя не забуду,
тотчас сияющего добрым вестником
мальчишку за тобой, незабытой, пошлю.
Пиджак, доставшийся мне от умершего на «Калужской» родственника, в плечах мне не мал.
Борис Донисей. Тетин двоюродный брат. Мне сказали приехать, выпроводить на помойку его гардероб.
Пиджак с вертикальными разноцветными линиями мне приглянулся.
На работу не наденешь, но для выхода в свет, в ночной клуб… соберусь и схожу. На более-менее отвязный загул деньги у меня, если что, отложены.
ЗАКРЯХТЕВ, его свалил.
Нападение отбил.
Упитанному Аскинию
колдун Леонтий не угодит.
Выкопать Корытника из могилы?
Над его догнивающим телом наколдовать,
чтобы своей вдове Пеленуше
спать он с тобой
приказал?
Мертвецов я пока не тревожу.
До чего докачусь, не представляю,
но сегодня тебе, Аскиний, отказ.
Нездоровым шариком
ты на меня не напрыгивай,
при твоей полноте
разрывом сердца, я уверен, грозит!
Четвертый том жизненных наблюдений академика Пушта я ожидаю без нетерпения.
Засевший на даче дед кропает, выпускает, износившемуся мозгу уйти на покой не дает.
Четверть века назад, чтобы попасть на его лекцию, стремившийся к откровениям народ бился в кровь. Приемы каратэ, и те применяли.
Теперь академик Пушт – старик, переживший свой интеллект.
Предыдущие три тома я прочитал, неужели четвертый мне не осилить… как пойдет. Не пойдет – отложу, обрубающая фраза «пора и честь знать» у меня наготове.
МНЕ себя ты раскрывала.
Тайной быть переставала.
На собранных в кучу
сухих листьях
Евлалия разлеглась
и Леонтия прилечь сверху не позвала.
От нашей прогулки я отдыхаю! —
мрачно она заявила.
Только что душевно прогуливались,
мило беседовали о забравшемся на забор
петухе,
женская переменчивость,
набирающийся знаний Леонтий подумал.
Крест она для нас, мужиков.
Наслаждался искусством Стравинского. Диск не заедал, и я не бесился, расплескивая вино, с бокалом не вскакивал.
Бюджетное Вальдесоль.
Уменьшенная копия башни Эйфеля. На магнитофоне она у меня не стояла?
Стравинский жил в Париже, о башне я не из-за проблем с башней уже моей… маленькой Эйфелевой башни у меня не было. А почему я думаю, что была? Господи, была она у меня, та женщина ее унесла…
