А Гурдин, прильнув к воротам, продолжал вопить:
– Бес попутал, граждане мужики! Я оброк с вас теперича не требую и от арендных земель отказываюсь! Смилуйтесь, любезны-я-а!
– Ну, да! – раздалось в ответ, – Заливай, да меру знай! На что надеялся, злыдень? Одних подвод пригнал дюжину! Хотел чужим сеном грузить? Мы их тоже спалим! Будет тебе потеря!
Гурдин, выслушав мужиков, снова открыл рот, но Голенищев схватил его за рубаху и оттащил вглубь сарая, отстранив, таким образом, от переговоров.
– Илья! Ты что ли тут командуешь?! – закричал пристав.
– Я! – последовал ответ.
– Узнаешь?
– Василич? – раздалось неуверенно.
– Да, Илья! Собственной персоной!
– А я думал, померещилось мне! – в голосе ответчика прозвучал сарказм.
– Пьяный ты что ли?
– Не-а! Трезв как стеклышко!
– Тогда выпусти!
– Так выходи, кто тебя держит!
– Ага! Вы меня бить будете! – ответ пристава прозорливо отвергал другие варианты развития событий.
Тишина. Через какое-то время незнакомый голос, и уже явно не Ильи Поклонова, отвечал становому фальцетом:
– Ну, для порядку …разве! Поколотим маненько.
– Понятное дело, – хмыкнул Голенищев, – такой случай подвернулся.
Становой повернулся к Гурдину. Голова сидел на ворохе сена и вытирал со лба пот. Его вид был плачевен. Шелковая рубаха порвана; бархатная жилетка, до того чистая и перетянутая поперек пуза серебряною цепочкою – заляпана грязью; атласные шаровары разорваны с боку от колена до самого низу; хромовые сапоги топорщились гармошкой и походили на чумазые самовары.
– Что, брат, сдаваться будем? Надеюсь, до смерти не забьют.
Гурдин устало пожал плечами и даже не взглянул на пристава.
– Эй, Илья! Поди, че скажу-то! – позвал Голенищев.
Тут же из-под самых дверей раздался голос молодого Поклонова:
– Говори, Василич.
– Ты, …это, – начал пристав, – ежели меня пальцем тронете, я вам припомню.
– Тут такое дело, – неуверенно отвечал Поклонов, – мужикам пар надо выпустить. Накипело. Ты уж не серчай, но я поперек народу не пойду. Извиняй, ежели что.
– Илья, …сучий потрох! – закричал Голенищев, срывая ногти о деревянный засов.
Поздно. Поклонов отошел от ворот и командовал толпе:
– Давай, мужики! Выноси ворота!
Бунтовщики, держа на плечах здоровущее бревно, ринулись на хлипкий сарай и снесли его вместе с воротами. Илья Поклонов, усмехаясь, стоял в сторонке и наблюдал за процессом расправы над городским головой и представителем власти. Его форменное пальто с петличками служащего резко выделялось на фоне мужицких азямов с заплатами.
Пристав, получив пару тройку пинков по мягкому месту, был с позором изгнан. А вот голову со двора не выпустили: обступили со всех сторон и возили теперь в пыли, отвешивая тумаки да затрещины.
– Хватит ужо! – вступился за несчастного подоспевший только что местный авторитет Ерофей Дудихин, – Убьете, не дай Бог.
Плотник Ерофей имел в среде мужиков неоспоримый вес. Он был высок ростом, да и силою не обижен. Никому и в голову не приходило с ним спорить.
– Ладно, – загудела толпа, – Жаль руки о кровопийцу пачкать! Да пошел он на все четыре стороны! Хрен больше сунется!
– А вы погодите, ребята, – вставил свое слово Илья, – Пущай бумагу подпишет, что претензий к нам не имеет и от оброчной статьи отказывается. На бумаге-то оно надежнее, чем на словах. Правда, ведь?
– Правда, правда, – закивали селяне.
– Дело-то серьезное получается. А вдруг эта сволочь в суд побежит, побои снимать?
