– Воля ваша, графиня, но если позволите сказать, – начала было нянюшка Юм, однако Эстелла резко оборвала ее:
– Не называй меня графиней, пока рано.
После услышанного завещания такое обращение казалось издевательством. А уж слышать его от единственного человека, которому все еще могла доверять – вдвойне. Дожидаться ответа она не стала. Поднялась еще на три ступеньки вверх, прошла в гостиную, закрыла за собой тяжелую дубовую дверь.
Кромешную темноту рассеивал лишь свет фонаря, едва пробивавшийся сквозь завесу начавшегося ливня. Эстелла несколько мгновений прислушивалась к барабанной дроби капель по стеклу, шелесту крыльев слетевшего с плеча Гаруша и только после этого зажгла светильник.
– Тебе когда-нибудь было одиноко? – тихо спросила она ворона, уцепившегося за спинку обитого бархатом кресла. – Не хотелось улететь на поиски сородичей?
– Карр!
Эстелла готова была поклясться, что в голосе Гаруша послышались обида и укор. И в том, как пристально уставился на Эстеллу, склонив голову на бок, тоже.
– Забудь. Ты же и не летал ни разу дальше поместья, – отмахнулась Эстелла. Прошла мимо стеллажей с фарфоровыми статуэтками, которые с такой любовью собирала мама. Плюхнулась в кресло.
– Карр-карр! – Гаруш перелетел на подлокотник, недовольно мотнул головой и отвернулся.
– Верно, тебе и ни к чему это, здесь твой дом.
Вместо ответа Гаруш вдруг замахал огромными крыльями так, что Эстелла отпрянула и отгородилась ладонями.
– Знаю, знаю, это и мой дом тоже.
«Должен быть им».
Родители ободряюще улыбались с черно-белого, будто подернутого туманом портрета в простенькой рамке на столе. Этого Эстелла вынести уже не смогла.
– За что вы так со мной? – крикнула во весь голос. Ударила по рамке наотмашь, так что портрет опрокинулся.
Думала, станет легче. Сделать так, чтобы хоть ненадолго ничего не напоминало бы о них. Стало только хуже. Слезы брызнули из глаз, обжигая. Эстелла всхлипнула, но, услышав шелест крыльев, быстро вытерла глаза.
– Да, – Эстелла набрала в грудь побольше воздуха, пытаясь заставить плечи перестать предательски подрагивать. – Не их вина, что они погибли.
Или…
«Они уехали, еще до рассвета», – в тот день эти слова дворецкого ошарашили. Конечно, не так, как пришедшее несколькими часами позже известие. Почему родители так решили? Обещали, что проведут чудесный семейный пикник у Лазурного озера, и даже не взяли ее с собой.
– Они меня не считали частью семьи, – только по тому, как Гаруш склонил голову, Эстелла поняла, что говорила вслух. А поняв, добавила уже громче, с вызовом: – Не считали! Они сами это доказали своим завещанием. Ай, да кому я рассказываю?
Глупая птица, даже если и не такая глупая, все равно не ответит. И никто не ответит. Подруги да кузины слишком заняты, обсуждая личные дела в обеденном зале. Что им до ее переживаний? Нянюшка могла бы выслушать, наверняка бы согласилась, но вряд ли смогла бы понять. Для нее Эстелла всегда была и будет малышкой, которую достаточно обнять и пожалеть, чтобы решить все проблемы.
Впрочем…
Эстелла взяла один из стопки лежащих на столе листов с гербом Барксов в верхнем левом углу. Окунула перо в уже начавшие подсыхать чернила.
Есть один человек, кому она может все поведать. Единственный на свете.
«Не думала, что снова тебе напишу», – вывела она кружевным почерком. И лишь когда поставила точку в конце предложения, чернила предательски выдали кляксу.
