В тёмном конце вагона возникла фигура человека. Задвинув за собой дверь, человек не спеша двинулся по проходу, с каждым шагом всё явственнее проявляясь в свете единственного светящегося плафона. Он был одет в тёплую рабочую спецовку, такие же штаны и кирзовые сапоги. Голову его венчала форменная фуражка с чёрным блестящим околышем и какой-то кокардой посередине. Человек заметно прихрамывал на правую ногу. Несмотря на это, походка его казалась какой-то жёсткой и уверенной. Дойдя до скамьи с Родионом, человек остановился и повернулся к нему. Он был чуть выше среднего роста, сутуловат, но широк в плечах. На вид ему было около пятидесяти. Лицо его покрывала короткая, но густая щетина и сеть мелких морщин вокруг серых глаз, как-то пристально, изучающе смотревших из-под лохматых бровей. “Контролёр, что ли? – подумал Родион, разглядывая пришельца, – зырит явно не без интереса, а предложить то ему нечего. Значит ближайшая станция моя”. Родион, слегка приподняв брови, вопросительно уставился в лицо контролёру.
– Ну что, отогрелся, соколик? – с едва заметной улыбкой спросил тот. Тон его хрипловатого голоса показался Родиону каким-то нестрогим, не казённым. “Глядишь, может и пронесёт, мир не без добрых людей”.
– Да, уж с этим у вас порядок, – Родион кивнул головой на тихо дышащий теплом обогреватель. Человек немного постоял, молча поизучав его взглядом, затем вошёл в проход и уселся на скамью, напротив.
– Тебя как звать то? – спросил он, сняв с головы фуражку и пригладив ладонью негустую с проседью шевелюру.
– Родион я, Иванов сын, – ответил Родион, стараясь перевести разговор в шуточно-дружелюбное русло, – а вы, батя, кем будете?
Незнакомец помедлил с ответом, глядя в тёмное окно.
– Афанасий я. Проводником здесь.
Немного помолчали. Родион, справившись о должности нового знакомого, ждал неприятных вопросов о билете и прочей казённой ерунде.
– От кого тикаешь то, Иванов сын? – с улыбкой спросил проводник, пристально заглянув в глаза Родиону.
– Грех, сказать, батя. От долгов. Доигрался я.
– Хм-м, – Афанасий немного нахмурился, – Сказать то не грех, а вот от долгов бегать дело не богоугодное. Равно как и судьбу на удачу пытать. Ну, это ладно, со всяким бывает. Я ведь и сам не без греха, не мне, стало быть, судить. И много ли задолжал?
– Было б мало, я б не побежал.
Родион ненадолго опустил глаза в пол, затем, вновь устремив их к собеседнику, продолжил:
– Я работу еду искать, Афанасий. Не присоветуете ли чего? И куда вообще поезд-то идёт? Я ж и того не знаю.
Афанасий задумчиво почесал правой рукой щетину. На пальцах его Родион заметил старые, расплывшиеся, синие татуировки.
– Поезд следует по расписанию, до конечной станции. А на счёт работы, отчего ж не присоветовать. Это, пожалуй, можно. Подумать немного надо… Чаю хочешь?
– Не отказался бы, – взбодрился Родион.
– Сейчас сообразим.
Афанасий сунул руку за пазуху и извлёк оттуда некое средство связи. По виду это была обыкновенная телефонная трубка, какие висят в таксофонах, со свисающим снизу кончиком обрезанного витого провода. Афанасий приложил её к уху и, постучав костяшками по микрофону, громко приказал:
– Анфиса! Чайку мне в девятый, два стакана. Погорячей, да покрепче. Да! И коньячка, пожалуй, прихвати.
– Сию минуту, Афанасий Глебович, – раздался из трубки женский голос.
Афанасий сунул трубку обратно за пазуху. Услышав о коньяке, Родион одарил Афанасия благодарным взглядом и нетерпеливо заёрзал по скамье.
