– Просто так.
– А как зовут твоего папу?
– Дирк.
– Ясно, – сказала Ивонн. Щеки у нее стали горячими, и она подняла лицо к небу. Сложив на груди руки, Дирк смотрел на нее со своей скамейки, а половина сложенной пополам газеты торчала из стоящей рядом расстегнутой сумки.
– Просто так?
– Да, – Мия посмотрела себе под ноги. Пружинки на голове беспокойно задергались. – Вы красивая.
– Спасибо, – сказала Ивонн. – Ты тоже красивая…
Кофе больше не действовал. Строчки снова задергались и поехали. Вернулись голоса. Шум, неразборчивый шепот как будто несся из всех углов. Ивонн положила ручку на блокнот и, растопырив пальцы, подняла пятерню над столом. Подвигала вверх и вниз. Рука оставила в воздухе шлейф. Значит, дело дрянь.
«Ты красивая»
Да, верно, – подумала Ивонн. — Девочка, кажется, ее звали Мия, назвала меня красивой, потому что именно так записано в набросках к статье. И она всего лишь ребенок. Глупо подозревать ее в заговоре с целью свести с ума журналистку, которая собралась покопаться в грязненьком деле.
Но нет, «Дело о скелете» не пахло. Тут сомнений быть не могло. Оно смердело как труп. Ивонн предпочитала трезво смотреть на вещи и всегда находила истории, способные потрясти до глубины души, потому что ради эмоций тысячи людей покупали «Столичное обозрение». Скверный душок так и не выветрился спустя двадцать семь лет, как «Дело…» замяли, и не исключено, что нужной папки в полицейском архиве давным-давно след простыл.
Единственный свидетель (он же соучастник событий), ко всему прочему, – главный полицейский города. Да, потрудилась она хорошо – намотала сотни километров, разъезжая по всем местным библиотекам; остановила на улице парочку старожил. Эмос Андервуд побледнел, когда понял, что она знает многое из того, о чем он предпочел бы не говорить.
Не исключено, что ядром заговора был именно он. Теплое место, большая зарплата. Первый парень на деревне. Ему было что терять.
К столику подошел улыбчивый официант в смокинге. Он наклонился к Ивонн, повертел головой, убедился, что их никто не слушает, и сказал:
– Все так и есть, госпожа Шнайдер. Девочка – наш агент, а в цветок мы насыпали нервнопаралитический газ, из-за которого твой пульс в состоянии покоя составляет сто двадцать ударов в минуту. Плюс крайнее возбуждение коры головного мозга и блокировка выработки мелатонина в гипофизе. Вы больше не сможете спать. У вас в запасе меньше пяти дней. Но шанс на спасение все-таки есть, – официант загадочно улыбнулся и похлопал по запястью, где у него, вероятно, пряталась ампула с противоядием. – Вам нужно залезть на стол и прокричать на весь зал: ку-ка-ре-ку!
Официант наклонился так близко, что лицо его превратилось в черное круглое пятно.
Ивонн отвалилась на спинку. Туман в мозгу сгустился, а свет, и без того скудный, начал резать глаза.
Она оглянулась по сторонам. Старик за угловым столиком наклонился вперед, из тени показалось бледное худое лицо. Он посмотрел на нее, пригубил из низкого бокала с толстым дном, облизнул губы и кивнул, соглашаясь с официантом.
В глубине бара, откуда сочился едкий свет и где переливались бутылки, бармен перегнулся через стойку и что-то шепнул сидящему на высоком стуле толстяку в бейсболке. Вместе они оглянулись на Ивонн и прыснули со смеху.
Ивонн нашарила на столе ручку, зажала в руке и нажала на кнопку. Постаралась вспомнить, что было дальше тогда, у фонтана. Все, что требовалось, – это начеркать пару строчек на листе бумаги. Она надеялась таким вот простым испытанным способом прояснить мысли, словно ручка была маленьким и мощным противотуманным фонарем.
