Читая доклад Бушеванна, королева невесело улыбнулась. Миролюбие Колиньи было ей понятно: адмирал давно мечтал втравить Францию в войну против Испании, чтобы помочь голландским гугенотам во Фландрии. Он ни за что не пожертвует своими планами ради новой усобицы16.
Вот только сможет ли он удержать в узде своих ретивых не в меру сторонников? Всю жизнь Екатерина Медичи считала Колиньи злейшим своим врагом, но теперь отчаянно просила Господа и Святую Деву ниспослать ему сил. И все же в глубине души она не верила ни в Колиньи, ни в помощь Всевышнего. И уж конечно, не верила словам Генриха Наваррского. Она знала, что в кипящем котле страстей миролюбие гибнет первым, а спасется лишь тот, кто сам не боится крови.
Глава 11. Ночь с 22 на 23 августа 1572 года
Само по себе ожидание надвигающейся беды приводило многих к ситуации серьезнейшей опасности.
Лукиан
Часы на городской ратуше отсчитали двенадцать ударов.
Генрих Наваррский и принц Конде в окружении десятка своих дворян возвращались в Лувр из отеля де Бетизи. Сначала они не разговаривали, дуясь друг на друга, но гнетущая тишина города и тяжелая неясная тревога вновь сблизили их, заставив забыть об обидах.
– Надеюсь, вы с господином адмиралом знаете, что делаете, – заметил принц, возвращаясь к прерванному спору, который волновал их обоих.
Генрих, откровенно говоря, тоже надеялся на это. Сегодня он услышал от Колиньи то, что хотел услышать. Колиньи хорошо знал Карла, обладал большим влиянием на него, и если адмирал был уверен, что король на их стороне, значит, так и есть. Значит, Генрих все рассчитал правильно. Поддержка Колиньи, его готовность взять на себя тяжелые переговоры позволяли Генриху вздохнуть с облегчением. Ведь Колиньи… это Колиньи. Именно он всегда принимал самые сложные решения.
– У тебя есть причины не доверять господину адмиралу? – холодно поинтересовался он у кузена.
– А у тебя есть причины полагать, что он не может ошибаться? – язвительно парировал принц.
Генрих вздохнул.
– Ты прав, он может ошибаться. Кто угодно может ошибаться. Но что ты предлагаешь взамен? Уехать из Парижа и бросить на произвол судьбы тысячи наших единоверцев? Или напасть на парижский гарнизон, как требует Ларошфуко? Захватить Лувр? – он посмотрел на кузена с таким искренним недоумением, что тот вспыхнул и отвернулся.
– Мы должны поднять гвардию, – упрямо продолжал Конде.
– Как ты себе это представляешь? – разозлился Генрих. – Развернуть боевые порядки прямо на Гревской площади? Чего будет стоить после этого мирный договор?
– У нас нет другого выхода, – процедил принц. Его голос звучал почти спокойно, но Генрих не верил этому спокойствию – он хорошо знал своего двоюродного брата.
– Это тоже не выход, – ответил Генрих. – Вспомни, сколько лет мы шли к миру! И теперь ты предлагаешь пожертвовать всем из-за случайного выстрела? Из-за смутных опасений? Ты что, хочешь плясать под дудку герцога Лотарингского? – повторил он свой беспроигрышный аргумент.
Эти слова ожидаемо подействовали. Конде, который уже открыл было рот для очередного выпада, резко замолчал. Впрочем, он еще не все сказал.
– Ты забыл про аркебузу гвардии д’Анжу, – напомнил он.
– Не забыл. Она оказалась на месте покушения очень кстати. Прямо будто специально, чтобы ты мог напомнить мне о ней.
Конде сник. Несмотря на свой воинственный пыл, он понимал, что в словах кузена есть разумное зерно.
