Д’Англере стало скучно, и он двинулся дальше.
Проходя мимо трактира «Синий петух», он увидел, как несколько молодчиков из ополчения Гиза с белыми повязками на рукавах ломятся в двери. Это показалось ему странным недоразумением, и он решил вмешаться.
– Эй, господа, вы что-то перепутали. Здесь живут добрые католики, я знаю хозяина этого дома!
– Эти добрые католики, сударь, прячут у себя гугенотов. Значит, они и сами гугеноты!
– Эй, ребята, поднажмем, – крикнул кто-то. Тут замки не выдержали, и дверь провалилась внутрь. Откуда-то сверху раздался женский крик.
– Католики мы, католики! Детей-то пощадите, нехри…
Фраза оборвалась на полуслове. Ожидая самого худшего, д’Англере растолкал их локтями и пробрался наверх. Это был тот самый зал, из окна которого он совсем недавно наблюдал за армией гугенотов, входившей в Париж. На полу в луже крови лежала матушка Фуке. Рядом с ней, хватаясь за ее юбку, в голос ревела пятилетняя девочка.
Другая девочка, лет тринадцати, старшая дочь мэтра Фуке, судорожно пыталась оттащить сестру от умирающей матери. Мальчишка лет семи забился в самый дальний угол. Он непрерывно икал и в ужасе таращился по сторонам, явно не понимая, что происходит.
– Кто это сделал? Вы что?! Не в своем уме?! – д’Англере не понимал, как такое могло случиться.
– Эта баба скрывает гугенотов! – крикнул кто–то. – Проваливайте-ка отсюда, сударь, подобру-поздорову!
Но шевалье и не думал проваливать.
– Убирайтесь, – велел он непрошеным гостям и поудобнее перехватил шпагу. Что-то в его лице было такое, что ополченцы, совсем еще недавно храбро сражавшиеся с женщиной и детьми, нерешительно мялись у входа. Их было пятеро против одного, и им, пожалуй, казалось глупым выполнять приказы этого странного господина.
– Это вы уходите, сударь, пока целы, – спокойно возразил старший из них, державший в руках топор. – Здесь прячутся гугеноты, а эти люди им помогают.
– Эй, Жако! Хватит болтать, может, он и сам гугенот, только белую повязку нацепил! Давайте-ка, робя! Подна…
Он не успел договорить, потому что клинок д’Англере пробил ему горло. Кровь фонтаном хлынула на ковер и белую скатерть.
– Ну? – угрожающе произнес шевалье. – Кто еще думает, что я гугенот?
Они разом отступили, шарахнувшись от товарища, что еще корчился на полу, издавая булькающие звуки.
– Слышь, Жако… А может, он и правда, эта… католик… Ну его…Некогда нам…
С опаской глядя на незнакомца, они попятились к выходу, подстегиваемые угрюмым взглядом шевалье. Когда они наконец ушли, д’Англере наклонился к матушке Фуке. Несмотря на лужу крови на полу, она была жива и тяжело дышала.
Он стащил со стола скатерть, скомкал ее и зажал ею рану.
– Эй ты! Как тебя? – д’Англере огляделся в поисках старшей девочки.
– Я здесь, господин, – надо отдать ей должное, она быстро сообразила, что ему требуется ее помощь.
– Полотенце неси! Где у вас полотенце?
– Сейчас, господин…– она ненадолго исчезла из поля зрения. – Вот, возьмите, – ее тонкая рука, протягивающая ему полотенце, мелко тряслась, но она делала что нужно и не теряла головы. «Молодец девчонка», – краем сознания подумал д’Англере.
Он взял полотенце и перетянул рану, как мог. Потом поднялся с колен и повернулся к девочке.
– Где господин Фуке? Твой отец где?
– Он…у-ушел… бить еретиков… сказал закрыться, но тут был раненый, и матушка… его впустила…
– Ясно. Давай-ка перетащим ее в подпол, – он снял столешницу со стола и осторожно перенес на нее мадам Фуке.
