Гиз улыбнулся.
– Что я делаю? Я убиваю своих врагов!
– Убиваете врагов?! Отчего же среди них так много женщин?! Быть может, убьете и меня? Ведь я теперь жена гугенота!
– Ах да, – он ухмыльнулся, – ведь вы теперь жена. Что ж, мадам, примите мои поздравления. Я рад, раз вы довольны своею участью верной супруги жалкого труса, что прячется сейчас в кабинете короля!
– Труса?! Жаль, что сегодня у него не нашлось для вас ведра с помоями! – это воспоминание окончательно развеяло черный туман, поглотивший ее разум и душу. Стоявший перед нею великий триумфатор, владыка тьмы неожиданно превратился в обычного властолюбивого негодяя, что по головам карабкается к вершине, иногда оскальзываясь на пути, как всякий смертный.
Она молча смотрела на него, как на заклятого врага, вспоминая тех людей, что гибли сегодня у нее на глазах во имя его славы… Ту девочку из кухонной прислуги, лежащую в луже крови… Вот что теперь олицетворял собою человек, которого она совсем еще недавно звала своим возлюбленным.
– Что вы наделали… – негромко сказала она. – Святая Мадонна, что же вы наделали…
Герцог смотрел на нее тяжелым взглядом. Совсем недавно эта женщина была его женщиной… Отвращение, отразившееся на ее лице, отрезвило его, как пощечина. В глазах мелькнула растерянность. Но он должен был что-то сказать ей.
– Не ошибитесь с выбором, мадам, – процедил он наконец.
Вместо ответа она отступила от него на шаг. Потом повернулась к нему спиной и пошла к покоям Карла. У нее было много дел.
Кого восход увидел вознесенным,
Того закат низверженным узрит.
Пьер де Ронсар
Генрих шел по коридору в сопровождении троих конвоиров. Впрочем, это была скорее охрана, чем конвой: деваться ему было некуда, кругом царила смерть. Он то и дело обходил лужи крови и натыкался на мертвые тела. Генрих старался не смотреть на лица убитых, боясь даже представить, сколько из них могут быть ему знакомы. Его поразило то, что все эти люди были раздеты. Он вспомнил, с каким пренебрежением придворные католики разглядывали скромные наряды гугенотов, и удивился, до чего же дошла алчность этих высокомерных господ, чтобы они могли позариться на перепачканную кровью одежду мертвецов.
В одной из галерей он увидел стайку юных фрейлин. Осмелев, они покинули свои убежища и теперь с интересом обсуждали стати обнаженных мужчин, имевших лишь один недостаток: все они были мертвы. Когда Генрих проходил мимо, дамы как по команде замолчали и проводили его любопытными взглядами. «Интересно, – подумал Генрих, – если бы я лежал тут голый и со вспоротым животом, я бы им понравился?»
Двери в покои короля Наваррского были закрыты.
– Открывайте, именем короля! – крикнул один из сопровождающих Генриха гвардейцев и забарабанил в дверь.
Молчание было ему ответом. Сердце Генриха непроизвольно сжалось.
– Дайте знать, что это вы, ваше величество, иначе, боюсь, придется ломать замки, – посоветовал офицер.
Генрих колебался, он уже был научен горьким опытом.
– Отойдите от двери, – потребовал он, – или мы будем стоять тут до второго пришествия.
– Да пожалуйста, – пожал плечами тот.
Они отдалились на десяток шагов, и Генрих постучал.
– Эй, там! Открывайте, это я! – крикнул он.
За дверью послышалось шевеление и голоса; потом на некоторое время снова все стихло. Затем Генрих различил звук отодвигаемой мебели и скрежет тяжелых засовов. В конце концов дверь распахнулась.
