Генрих пошевелил дрова в камине. Огонь весело приплясывал, даря тепло и уют в этот не по-летнему пасмурный день. Адмирал был прав в одном. Матушка хотела, чтобы этот брак состоялся. Да и сам Генрих хотел того же. Зачем себя обманывать, он явился сюда с одной-единственной целью: встать в очередь на французский трон.
Генрих подошел к столику и, наполнив два кубка вином, один протянул адмиралу.
– Да будет земля ей пухом, – печально произнес он. Ему было тошно. Говорить больше не хотелось.
Но мысли о матери не шли у Генриха из головы.
В тот же вечер, встретив в коридоре Лувра герцога Анжуйского9, Генрих не смог отказать себе в маленьком опыте.
– Рад видеть, дорогой кузен, – любезно улыбнулся он принцу, останавливаясь напротив. Тому ничего не оставалось, кроме как тоже остановиться, нацепив на лицо светскую улыбку.
– Приветствую, друг мой. Нравится ли вам Париж? – поинтересовался д’Анжу, и Генрих подумал, что совсем еще недавно они разглядывали друг друга в окуляры подзорных труб на поле боя.
– Трудами ее величества королевы-матери столица стала еще прекраснее, – так же учтиво заметил Генрих. Он знал, что принц недолюбливает своего брата Карла, поэтому все заслуги его правления приписал Екатерине Медичи. Затем вздохнул и печально добавил: – Жаль только, что моей бедной матушке климат Парижа оказался губителен. Я не перестаю думать, что если бы она вернулась домой раньше, то возможно была бы теперь жива.
Генрих отчетливо уловил, как д’Анжу вздрогнул. Улыбка принца моментально утратила теплоту, а взгляд стал острым.
– Что вы имеете в виду? – резко спросил он.
– Как что? – удивился Генрих, наивно хлопая глазами. – Чахотку, разумеется. Разве вы не знаете, что недуг этот особенно свирепствует на севере. Южное же солнце может исцелить больного.
– Ах да, конечно, – ответил герцог с явным облегчением. – Кончина королевы Наваррской – большая утрата для всех нас. Примите мои соболезнования.
– Благодарю, ваше высочество, – ответил Генрих, слегка поклонившись.
Что он хотел услышать? Признание в убийстве? Заверения в обратном? Разумеется, д’Анжу не мог не понимать, что смерть Жанны д’Альбрэ выглядит подозрительно, и его настороженность вовсе не обязательно подтверждала вину. Так зачем же Генрих завел этот разговор? Он имел все доказательства невиновности королевского дома, почему же не верил им?
***
Празднования по поводу приезда короля Наваррского были в самом разгаре. Они еще не дошли до своей завершающей стадии повального пьянства, но официальная часть уже закончилась, и можно было спокойно поесть и выпить. Затем ожидались танцы. Король и принцы, в том числе оба молодых Бурбона, расположились за роскошно накрытым столом отдельно от простых дворян.
– В глазах рябит от шелков и золота, – заметил Конде, оглядываясь по сторонам. Сам он, в соответствии с требованиями своей веры, был одет весьма скромно. – Все эти придворные господа разукрашены, как рождественские индюшки, хоть к столу подавай.
– Тебя что, плохо кормят? – удивился Генрих, с отвращением глядя на пятую перемену блюд. Он никогда не страдал отсутствием аппетита, но к такому изобилию все-таки не привык.
– Хорошо кормят, – согласился Конде. – Как гуся на паштет.
Генрих неопределенно хмыкнул. Он разделял тревогу кузена, но полагал, однако, что тревожиться следовало бы раньше. Сейчас такие разговоры только раздражали его.
