– Ответишь или так и будешь молчать? И отпусти меня уже, Гарнет.
Он не сделал ничего из того, что я ему сказала, чем вывел только сильнее. Боже, ну, что он вообще здесь забыл? Решил зайти и позлорадствовать, что я пока нахожусь прикованной к кровати?
Неожиданно рука Гарнета пришла в движение и двинулась вверх по направлению к моему лицу. Он аккуратно провел по лицу, случайно коснулся губы и остановился пальцами на скуле.
Я напряглась ещё сильнее, теперь не понимая, что это с ним и не мерещится ли мне всё это. Если сон, то очень плохой. Рован – последний человек, которого мне хотелось бы видеть в собственном сне.
– Что с тобой, Гарнет?
Такое ощущение, что частичная потеря памяти у него, а не у меня. Доктор Элхомс заверил, что это также нормально, что я не помню того момента, как упала с обрыва. Есть большая вероятность, что никогда и не вспомню… Так организм защищается от травмирующего события.
– Если ты не уйдешь отсюда, то я нажму на тревожную кнопку и тебя выведут.
Его губы растягиваются в ледяную усмешку, и сейчас он меня всё больше пугает. Я чувствую, как воздух вокруг нас сгущается, становится тяжелее, будто сама атмосфера подчиняется его воле.
Продолжаю смотреть и ждать от него хоть каких-то слов, чтобы понять и убедиться, что Рован ни мираж. Однако, этого не происходит. Не знаю, сколько времени он ещё находится в моей палате, но в итоге просто уходит, так ничего и не сказав.
Из моей груди вырывается облегченный выдох, за что я мысленно ругаю себя. С каких пор я боюсь Рована? И зачем он вообще явился среди ночи в мою палату? Чтобы запугать, но я не вижу в этом смысла… Кажется, что он душил меня ещё несколько дней назад, хотя для меня так оно и есть, в отличие от парня. Я рефлекторно схватилась за шею, будто там остались его следы и ещё раз шумно выдохнула.
Ладно. Нужно взять себя в руки и понять, что Рован меня должен сейчас волновать в последнюю очередь. Есть проблемы гораздо серьезнее, например, начать ходить и чувствовать собственные ноги.
Даже спустя месяц я не чувствую ног. Мне хочется рыдать, но я запрещаю себе это, мысленно призывая бороться.
Вот и сейчас, сидя в коляске, на улице, где идет снег, жду, когда медсестры, сопровождающие меня, отвернутся. Не могу сделать это, когда кто-то смотрит.
– Оставьте меня, – прошу я Кару и Джуд.
– Но мы не можем, Леонора. Ты же знаешь, – произнесла Джуд. Ранее я попросила их обращаться ко мне по имени, потому что они старше меня всего лишь лет на пять.
– Со мной ничего не случится за пять или десять минут. Если я даже и упаду, то тут вокруг снег. Пожалуйста, уйдите.
Они переглядываются между собой, но по итогу соглашаются, оставляя меня в саду больницы одной.
Я оглядываюсь, чтобы удостовериться, что действительно никого нет, и только после этого начинаю.
Сначала приподнимаюсь на руках, упираюсь ладонями на костыли, которые стоят рядом, и переношу на них весь свой вес. Из-за перчаток на руках не совсем удобно.
Ноги болтаются, и я пытаюсь поставить их на землю, чтобы перенести вес уже на них, но ничего… Я их так и не чувствую. Меня раздражает и злит данный факт всё сильнее.
Пытаюсь шевелить пальцами, но они будто застыли, отрезанные от моего сознания. В голове мелькает мысль: а вдруг это навсегда? Вдруг я больше никогда не смогу встать, не почувствую, как земля уходит из-под ног, как мышцы напрягаются, чтобы сделать шаг? Страх сжимает горло, но я продолжаю пытаться, будто от этого что-то зависит.
