Читать онлайн Евгений Кулькин - Воскресят меня стихи. Том третий

* * *

Тем, кто коротал со мной мое начало.

Воспитание детей – рискованное дело.
Демокрит

Детство, отрочество, юность –
Три бесполых крота,
Что, вгрызясь в мою безумность,
Не прозрели ни черта.
От того и я нелеп,
Что душой и сердцем слеп.

Прекрасное дается нелегко.
Солон

«Двенадцать тетрадей…»

Двенадцать тетрадей

В двенадцатый раз

Я вновь перечитывать лажусь.

Как будто иду я

В двенадцатый класс

И сыном – двенадцатым –

Кажусь.

А может, ловчее сказать бы –

Кажусь?

Ведь в строчке –

Двенадцать ошибок.

И вот я –

В двенадцатый раз –

Побожусь

Раздать вам

Двенадцать улыбок.

И если двенадцать читателей вдруг

Найдут,

Что я – конгениален,

Двенадцать знахарок

Мне выльют испуг,

Чтоб стал

Хоть однажды

Реален.

12.12. Неважно какого года

Тетрадь первая. 1949

«Изморозь…»

Изморозь –

Мнимость,

Иль только –

Узорность.

Тихая крылость –

И –

Иллюзорность.

Вот и притопали

В счастья

Историю –

Из Симферополя

Да в евпаторию.

Шли мы

Дорожкой,

Усыпанной

Гравием,

Да на дележку

Моей географии.

«Умирала понарошку…»

Умирала понарошку

Раз четырнадцать душа,

Когда чистили картошку

Шилом, ради куража.

Когда с тем играли в прятки,

Кто погинул навсегда,

Когда прятали тетрадки

В дебри ложного стыда.

Умирала понарошку

Наша совесть,

Наша честь,

И кляла себя гармошка

За поруганную песнь.

«Окаянная затея…»

Окаянная затея –

Петь так петь,

А пить так пить.

Чтоб от радости хмелея,

В водке душу утопить.

Пусть она живет русалкой

С русской песнею в груди.

И хотя, признаться, жалко

Жить с бездушьем впереди.

Град

По крышам град чечетку выбивал,

Вприпрыжку на асфальте куролесил.

Он был тогда неудержимо весел

И сыпал пустозвонные слова:

– Ах, как прекрасно!

Это же мечта!

Ну отчего не радуетесь все вы?..

А я молчал.

Ведь эта красота

Огнем беды сожгла в полях посевы.

А я грустил, что труд людей пропал,

Что топчет град доверчивую зелень…

Я это близко к сердцу принимал

Лишь потому, что сам возделал землю.

«Что нас долго томит…»

Что нас долго томит,

То нас быстро утешит.

Зреет где-то гранит,

На слезах не замешан.

Мрамор где-то залег

На доступных глубинах.

Только это пролог

Нашей повести длинной.

Это только порог,

Это только зацепка,

Чтоб явились пророк

Или дедка да репка.

Похвальбою живет

Православная сказка.

Но постромки не рвет

Околевший савраска.

Но россия в слезах,

А хотелось, чтоб в ризах.

И растет на глазах

Злое семя каприза.

И выходит на суд

Многонравное племя.

А душа, как сосуд,

Осушаемый всеми.

А душа, как побег,

И затем лишь нетленна,

Чтобы с ней человек

Расставался мгновенно…

«Не очень-то сладко в других ошибиться…»

Не очень-то сладко в других ошибиться,

Но горше – в себе ошибиться самом.

Не просто влюбиться, а просто забыться,

Как лист или стриж за окном.

Попробуй себя возвернуть из безвластья,

Безверья в себя самого…

Ведь долгое счастье клянут, как ненастье,

Все те, кто имеет его.

Церковь в Севастополе

Ее стена от пуль щербата,

И потому-то мне она

Скорей напомнила солдата,

Чем храм, где Бог и тишина.

Над ней не голуби кружили,

От близких взрывов крест дрожал,

И службу скорбную служили

В ней пехотинцы двух держав.

Темнело небо утром майским,

И корчилась от ран заря,

И лбы крестил безбожно «максим»

В проем дверей из алтаря.

«В голубом бескорыстии дня…»

В голубом бескорыстии дня,

Где живое поет и дерзает,

Старой притчей пытает меня

Горевая гармонь расписная.

Присмирев в полузрячих руках

Непонятною смирностью звуков,

Вдруг заплачет она впопыхах

Про любовь, что пытают разлукой.

Вроде все это было не раз

И оскоминой скулы сводило.

Только притча, как слезы, лилась

И в былое твое уводила.

В посиделочном тихом кутке

Эти чувства в узоры сплетались,

И девчата с улыбкой шептались,

Обнаружив записку в клубке.

«Шутоломилась пляска огня…»

Шутоломилась пляска огня,

Будто конница в сшибку неслась.

И, дыханье в груди утесня,

Вздох разлуки спаровывал нас.

Пусть у нас ни двора, ни кола,

И свиданье – и то у плетня.

Но попляшут еще зеркала,

Отражая тебя и меня.

Отрыдают на свадьбе у нас

Половицы в дому-терему.

Только чтоб ты меня дождалась,

Не далась ни за что никому.

Угасает разлучный костер,

Серый пепел бельмотно незряч.

И, щадивший меня до сих пор,

Из груди вырывается плач.

Эхо бродит по ближним лесам,

Как в минувшие ночи и дни.

Только сердце не верит слезам,

Потому что лукавы они.

Оттого и швыряю сушняк,

Чтобы пламя корячилось вновь,

Чтобы длился, уродуя мрак, –

Миг, в котором играем в любовь.

«Выпьем за тех, кто в море…»

«Выпьем за тех, кто в море,

На вахте и на гауптвахте!» –

Мичман Заборский Боря

В этом вопросе практик.

Вряд ли кого забудет.

Пить абы с кем не будет.

Выпили и закусили.

Прошлое помянули.

Словно заголосили

Рядом с башкою пули.

Грянул медалей ряд,

Лопнул тревогой взгляд.

По-шальному на тарелочке

Яблочку не улежать.

«О, держите меня, девочки!

Надумала рожать!»

Юмор флотский не форсист,

Гопни-гоцни, гармонист.

От чечетки, от трещотки

В голове стоит содом.

Бескозырки и пилотки

Заплывают в каждый дом.

«Увольненье – девкам праздник!» –

Так парнишка

Девок дразнит.

У Заборского Бориса

Нету присказки иной:

«Кошки-мышки – за кулисы!

Остальные все – домой!»

Чалит ялик к кораблю.

«Хватит, братцы, я не пью…»

«Елозят танки по степи…»

Елозят танки по степи,

И Гавриил, но не архангел,

Мне дует в ухо: «все стерпи,

Тут по-пластунски ползал врангель».

Белогвардейская тоска

При утомленном интеллекте

Не к примирению близка,

А к новым войнам на планете.

Никак смириться не хотят,

Что это время миновало,

Когда жалела смерть солдат

За то, что их так много пало.

И в озверелости слепой,

Какою взведены не скулы,

Они идут в последний бой,

В безумстве злее, чем акулы.

И как старуха, что больна,

Еще не истощив стенанья,

Лежит гражданская война,

Истерзанная воспоминаньем.

В детстве

Кувырком лечу с горы,

В вихре сна клубясь,

Не страшна мне до поры

Старой плетки власть.

Лишь бы только удивить,

Как я дерзко смел.

Лишь бы только покорить

Тем, что не умел.

Лыжи – в щепки,

В кровь – лицо.

О, святая русь!

Не всхожу я на крыльцо,

Для битья ложусь…

«Веснеющий, нечаянный озноб…»

Веснеющий, нечаянный озноб

Прошиб меня,

А думалось, что травы.

И ради неприкаянной забавы

Стих вылетел, как шмель, из головы.

И зазудел,

И закружил вокруг,

Все, что ни увидит, простодушно жаля,

Меня последней прихоти лишая

Подкараулить собственный испуг.

Я не боялся ни весны, ни дня,

Что наступил легко и оглушенно,

И, словно с плахи вечной, обреченно

Отъял шальную голову от пня.

«Детство…»

Детство,

Отрочество,

Юность

Уместились в три строки.

Многошалость,

Многострунность,

Многодумье у реки.

Все к чему-то подверсталось,

Ссадинкою поджило.

Что-то в чем-то

Завязалось.

Только –

Не произросло.

Обнажилось то,

Что тайно

Собиралось век прожить.

И душа могла случайно

Даже подвиг совершить.

Но спешила

Шаловливо

Там отметиться,

Где впредь

Будет прятать взор стыдливо,

Чтобы встрепки не иметь.

Зрелость гордая настанет,

Старость скорбная придет.

Слезной проповедью станет

Все, что время не проймет.

«У ремесел я в долгу…»

У ремесел я в долгу.

Слишком мало я умею.

И понятья не имею,

Как леплю к строке строку.

Я, мне кажется, непрочен,

Чтоб серьезным стать иль быть.

Я, наверное, порочен,

Чтоб влюбляться иль любить.

Я какой-то непонятный,

Как лишенный ремесла,

И из дебрей неопрятных

Меня прихоть принесла.

«Испытывая то…»

Испытывая то,

Что испытать

Негоже мне,

Стою у старой школы,

Чтоб слезы всепрощания унять

И всепрощенья тоже.

Вот глохнет вяз,

И целый свет страдает этой глухотою,

Ибо не слышит,

Как я рву с собою

Последнюю

Взыскательную

Связь.

Пройдут,

Как это водится,

Года.

Все отстоится,

Устроится,

Канет.

Но то,

Что впредь когда-нибудь обманет,

Не станет болью вечной

Никогда…

В Ливадии

Ни молитвы, ни молвы –

Ничего не слышно.

У подъезда стонут львы

С горечью давнишней.

У подъезда стынут в ряд

Два столба фонарных.

У подъезда говорят

Вор с царем на равных.

Не ушла в былое тень

От орлов двуглавых.

Помирил минувший день

Правых и неправых.

И пошатывает чуть

Взор, что брошен в море,

Оттого, что ночью жуть

Входит в санаторий.

Ходит-бродит в поздний час

По просторным залам

И боится всякий раз,

Чтоб ее узнали.

Ни молитвы, ни молвы –

Ничего не слышно.

У подъезда стонут львы

Атрибутом лишним.

У подъезда стынут в ряд

Два столба фонарных.

В будуарах царских спят

Скопища бесславных.

Сон их злой терзает тень

От орлов двуглавых,

Где в папахе набекрень

Всяк был вечно в правых.

И пошатывало чуть

Во седле скрипучем.

И в глазах гуляла жуть,

Как несчастный случай.

Ни молитвы, ни молвы –

Ничего не слышно.

Выбить дурь из головы

Всякому нелишне.

Ливадия

«О, я не знал…»

О, я не знал,

Каков мороз на вкус.

Хоть и слыхал:

Трещал он, как арбуз.

Калил металл

До сизой белизны,

Чтоб не было

Пришествия весны.

И были

Одичалые терны

Хмельною сладостью

Напоены.

О, я не знал,

Каков мороз на вкус.

И верил, что

От поцелуя отравлюсь.

Что где-то в мире

Море и теплынь

и зорний запах

Перезрелых дынь.

И на арбузах

Изморози пал,

Чтоб их никто

Руками не замал…

«Отпеванье…»

Отпеванье.

Поминанье,

Заклинанье –

Все слилось

В неземное пониманье

Неживого ожиданья,

Что –

Представьте –

Не сбылось.

Рядом с дышащим кадилом,

Что вздымнет,

Лишь только тронь,

Дышит старым крокодилом

С мехом порванным гармонь.

И стоит нестойкий гомон,

Как в отчаянной пивной,

Где не могут по-другому

Тропку ладить в мир иной.

Отпеванье.

Поминанье,

Заклинанье –

Все сошлось.

Где вокруг

В одном метанье

Всепрощение и злость.

«Не могу выменивать…»

Не могу выменивать

Страсть на вечный страх

В пору,

Когда медленно

Наступает крах.

Что же вдруг во всей красе

Мне бы сотворить,

Чтоб мои проделки все

Ты могла забыть?

Бьется сердце преданно,

Чуя перебой,

Не ты мной предана,

Предан я собой.

«Опять бреду, ополоумев…»

Опять бреду, ополоумев,

Из зноя – в зной,

Из пыли – в пыль.

И горе получаю в сумме,

Как неприкаянную быль.

Гадалкою, возжегшей губы,

Стоит калина у двора.

И желуди слетают с дуба,

Как прыгающая детвора.

А я все глубже забредаю

В шальную осень.

И опять

То простодушно обретаю,

Чего положено терять.

И отдаюсь шальной гадалке,

Какая мучает меня

За то, что бредят елки-палки

Живым отчаяньем огня…

«…В передней долго дух держался…»

…В передней долго дух держался

Ушедшей барышни.

И я

Вернуться в прошлый сон старался,

Как в некий праздник бытия.

Я знал,

Она ушла к другому,

Я знал,

Она была с другим.

Ее поили желтым ромом,

Когда-то покорившим рим.

И фикус, что на задних лапах

За нею медленно следил,

Все в тот же внюхивался запах,

Какой меня разбередил.

И долго-долго сердце билось,

Как заведенные часы.

И две ромашки заблудились

В траве ничейной полосы…

«Я одной мечтой пропитан…»

Я одной мечтой пропитан,

Словно губка первачом.

И не так я был воспитан,

Чтобы зваться умачом.

У меня гуляет ветер

В волосах и голове.

За меня судьба в ответе,

Или, может, даже две.

Что творю и вытворяю,

Все оценится потом,

Когда я в скрижали рая

Буду гокать кулаком.

Когда мне святой архангел

Посоветует терпеть,

Ибо это не по рангу –

Так безумно свирепеть.

Только быт мой будет скушен,

Коли стану вдруг послушен,

Если сделаюсь добрей.

Только те,

Кому завещан,

От девчонок и до женщин,

Обойдут меня скорей.

Ибо я им нужен тем лишь,

Что повсюду виноват,

И надежду в сердце теплишь,

Что отчаянник и хват.

«Заморозь тоску и горе…»

Заморозь тоску и горе,

Ожиданье заморозь…

Я уйду служить на море,

Чтобы сердце извелось.

Извелось тоской по дому,

Ну и тем, как до зари

Слепо сушишь ты другому

В той же печке сухари…

«Признак гениальности…»

Признак гениальности

Обнаружил я

У простой банальности

Стать мудрей шмеля,

Что, с презренной тупостью

Тыкаясь в цветы,

Не находит в глупости

Бремя маеты.

Признак гениальности

У чужой тональности,

Признак гениальности

Вперед

Читать онлайн Евгений Кулькин - Воскресят меня стихи. Том третий

Похожие книги