Случаи малодушия и неустойчивости принимали различные формы. То, что они приобрели не единичный характер, беспокоило командный и политический состав, партийные и комсомольские организации, вынуждало принимать экстренные меры для предотвращения этих явлений.
Для розыска и установления связи с 19 и 22 мк, части которых должны находиться где-то впереди или в стороне от нас, были разосланы разведгруппы, возглавляемые офицерами штаба корпуса, в нескольких направлениях. С одной из таких групп выехал начальник штаба корпуса. Возвратившись, он доложил, что ему удалось на короткое время связаться с начальником штаба фронта генералом М. А. Пуркаевым. Никакой информации о положении на фронте сообщено не было, из чего следовало, что начштаба фронта сам, по-видимому, на то время ничего не знал. Это и понятно, поскольку связь с войсками была нарушена противником с первого часа нападения. Для разрушения проводной связи он применял мелкие авиабомбы, имевшие приспособление в виде крестовины на стержне. Задевая провода, они мгновенно взрывались. «Бомбочки» пачками сбрасывались с самолетов. Кроме того, провода разрушались и диверсантами, подготовленными для этой цели, возможно, еще до начала войны.
Продолжая движение в район сосредоточения, мы неоднократно наблюдали бомбежку немецкими самолетами двигавшихся по шоссе Луцк – Ровно колонн как войсковых частей, так и гражданского населения, эвакуировавшегося на восток. Беспорядочное движение мчавшихся поодиночке и группами машин больше напоминало паническое бегство, чем организованную эвакуацию. Неоднократно приходилось посылать наряды для наведения порядка и задержания военнослужащих, пытавшихся под разными предлогами (необоснованными) уйти подальше от фронта.
Комментарий Ариадны Рокоссовской [2]
Воспоминания прадеда начинаются со слов: «Весной 1940 года я вместе с семьей побывал в Сочи». За этой короткой фразой стоит целая трагическая эпоха в жизни его и многих его соотечественников – эпоха репрессий. О том, что было до поездки в Сочи, он почти никогда не упоминал в разговорах с близкими и друзьями. Только один раз, спустя много лет, на вопрос бабушки, почему он всегда держит при себе маленький браунинг, прадед ответил: «Если за мной придут еще раз, живым я не дамся». И никаких подробностей.
Казалось, он хотел стереть из памяти несколько предвоенных лет. Известная узкому кругу родных и друзей правда о том, как его пытали, что инсценировали расстрел, что он, несмотря на это, не только ничего не подписал и никого не оговорил, но и другим советовал не подписывать, чтобы «коли придется умереть, то с чистой совестью», стала достоянием общественности уже после его смерти.
В 1990-е годы доктор химических наук, профессор Владимир Вацлавович Рачинский, попавший в 1937 году в «Кресты» как «член семьи изменника Родины», опубликовал очерк «Моя жизнь», в котором вспоминал и время, проведенное в камере номер 6. «Всех заставляли подписывать клеветнические за самих себя и других ложные протоколы допроса. Тех, кто отказывался подписать ложный протокол, избивали до тех пор, пока ложный протокол не был подписан. Были стойкие люди, которые упорно не подписывали. Но таких было относительно мало. К. К. Рокоссовский, пока он сидел со мной в одной камере, так и не подписал ложный протокол. Но это был мужественный и сильный человек, высокого роста, плечистый. Его тоже били».
