Воспоминания. Детство в Казани. - страница 2

В глубине двора дома Эбэбэ возвышался высокий глухой забор, за которым находилось трёхэтажное здание интерната. Для меня это заведение было покрыто какой-то тайной. Интернат для детей без родителей. Подсознательно я задавался вопросом: «У всех детей есть папы и мамы, а где родители этих детей?» Конечно, ответа на этот вопрос у меня не находилось. Двор интерната являлся запретной зоной для нас, однако мой старший брат Раис с мальчишками постарше часто перелезали через забор на загадочную территорию со своими секретными планами сходить «на разведку». Я же оставался с ребятами моего возраста на дозволенной части двора. Детей во дворе было много, и, как это водится по законам детства, все делились на «старших» и «молокососов», т. е. младших, которые были «слишком сопливыми, чтобы ходить со старшими пацанами в разведку в интернатский двор». Мне, понятно, было обидно, но таков был заведённый порядок, и если ты ослушался старшего мальчишку, то получал заслуженно по шее или подзатыльник, а то и два, и это было нормально.

Позже, когда уже немного подрос, я всё же одолел тот высокий забор в дальнем тупике двора и изучил запретный мир, окружавший интернат. К тому времени он, видимо, закрылся, потому как двор был безжизненным, всё казалось запущенным и печальным. Однако это разочарование было вознаграждено новым открытием: как оказалось, территория, окружавшая здание интерната, граничила со стадионом «Спартак», и, если перелезть через этот не менее высокий забор, ты сразу попадал прямо на беговую дорожку «Спартака». Такая находка, казалось, стоила покорения заборов и опасопасности быть обнаруженным сторожем интерната, который мог бы пожаловаться Эбэбэ, что бы означало выговор и нотации от бабушки, но это не казалось самым страшным наказанием. Вот если бы она в свою очередь пожаловалась нашим родителям, вот это могло бы закончиться для нас печально. Наш отец был из очень строгих.

В том же дворе, напротив квартиры Эбэбэ, только на первом этаже, жили её две сестры – Разия Загретдинговна и Хадича Загретдиновна. Конечно, мы их звали просто Разия-апа и Хадича-апа. Разия-апа смотрелась довольно привлекательной женщиной с тёмными волосами и важным крючковатым мясистым носом на, как мне казалось, ухоженном лице. Нос, надо сказать, был мясистым и у Эбэбэ, однако это никоим образом не делало её менее милой для нас. Разия-апа казалась дамой с некоторыми, как мне думалось, манерами и претензией, и иногда она выговаривала нас за мелкие проступки или ещё за что-то, и делала она это на русском языке, чтобы, думаю, выговор возымел большее воспитательное воздействие. Однако говорила она с таким большим акцентом, что вся нотация звучала очень даже смешно, и поэтому я не придавал её словам особого значения. Тем не менее у меня так и осталось некоторое ощущение неприязни, когда я вспоминаю ее даже сейчас. Однако, как говорится, царство ей небесное.

Разия-апа была замужем за Эхмэтшэ-абыем, невысокого роста, косоглазым мужчиной с круглым улыбающимся лицом и абсолютно плешивой головой. Для нас, мальчишек, трудно было смотреть на него с серьёзным лицом, ведь глаза его всегда, казалось, направлены в сторону, когда он говорил с тобой. Этого добродушного, простого человечека было не видно и не слышно: он не хотел ни во что встревать, старясь быть в семье незаметной фигурой. Эхмэтшэ-абый в наших мальчишеских глазах представлялся смешным и безобидным, и мы часто с братом до слёз смеялись, называя его «пляш-баш» («лысая голова» по-татарски). Не в глаза, конечно, а между собой, когда «смешинка попадала нам в рот». Каюсь – некрасиво это было с нашей стороны, конечно, но всё-таки мы всё ещё были детьми, а дети не всегда отличаются тактичностью, даже и не подозревая об этом.