Мой номер прозвучал, когда зал уже почти опустел. Напряжение росло, и моя жена не выдержала, прошептав: «А зачем она унесла твой паспорт? Разве не должна была просто выдать конверт с решением?» Я сам начал нервничать, когда женщина с моим паспортом ушла через заднюю дверь кабинета с зелёной надписью “Exit”. Я старался не придавать этому значения, убеждая себя, что всё в порядке. Но как я мог тогда знать, что всего через несколько минут моя жизнь изменится навсегда? Что впереди меня ждёт разлука с семьёй на долгие годы, а эта дверь окажется началом кошмара, который невозможно было предсказать.
Она вернулась не одна – рядом с ней стояла миловидная американка преклонных лет в очках с прозрачной оправой. Её тёплая улыбка, обнажившая ровные, неестественно белые зубы, вселила в нас надежду. «Ваша супруга и дочь могут подождать вас здесь», – сказала она, кивая в сторону дочери, беззаботно играющей на детской площадке, и уже более спокойной, хотя всё ещё встревоженной жены. «А вы, пожалуйста, следуйте за мной», – добавила она, помахав мне рукой, прежде чем скрыться за дверью.
Мы пересекали лабиринт бесконечных коридоров с множеством дверей, пока, наконец, не оказались в том самом кабинете, где меня уже ждал рыжеволосый мужчина. Женщина беззвучно присела рядом с ним, аккуратно поправив очки и раскрыла папку. Её голос был мягок, но слова звучали с неумолимой точностью, как по сценарию: «Мистер Н., вам отказано… Вы имеете право подать апелляцию в течение тридцати дней с даты…»
Я знал этот текст наизусть – месяцы подготовки с адвокатами научили меня всем юридическим формулировкам, которые теперь она озвучивала. Мне оставалось лишь молча слушать, как она, строго следуя протоколу, повторяла знакомые слова. Спустя несколько минут, выждав паузу, чтобы дать мне осознать услышанное, она задала вопрос, который казался завершающим: «Всё ли вам понятно? Если у вас нет дополнительных вопросов, пожалуйста, распишитесь в местах, отмеченных галочками. Ваша подпись подтвердит, что вы были официально уведомлены о решении…»
Я взял ручку, мысли метались: «Счета арестованы, денег нет… ещё и отказ. Как же быть дальше?» Механически поставив подпись в отмеченных местах, я поднял голову. И в этот момент, словно по заранее написанному сценарию, последовал арест.
Чёрный тонированный фургон остановился у выдвижных боллардов перед металлическими воротами. На въезде в парковку многоэтажного здания крупными белыми буквами было написано: «Посторонним транспортным средствам въезд запрещён». Прошло несколько секунд, ворота медленно раздвинулись, и машина, как хищник, юркнула вниз, растворяясь в темноте подземной парковки.
Внутри помещения, где стояли компьютер, фотоаппарат и стол, заваленный бумагами, агенты с профессиональным любопытством задавали вопросы, фиксируя мои данные. Затем меня отвели в так называемый распределительный пункт – небольшую камеру с металлическими скамейками, рукомойником и туалетом в углу. Там уже сидели около двадцати латиноамериканцев, которые не обратили ни малейшего внимания на моё появление. Некоторые из них были в застиранной форме красного цвета с белой надписью «арестант» на спине – их привезли из тюрьмы. Остальные, как и я, были в гражданской одежде, задержанные в тот же день, и теперь ждали отправки в одну из тюрем штата.
От накопившегося шока и монотонного гула испанской речи меня стало клонить в сон. Но не успел я закрыть глаза, как дверь распахнулась, и человек в униформе скомандовал построиться в ряд. Нам надели наручники, прикрепив их к цепи вокруг поясницы, а на ноги – стальные браслеты, стягивающие так, что ни пошевелиться, ни дотянуться до колен было невозможно. Маленькими, короткими шагами нас вывели на улицу, где ждал большой автобус. Этот транспорт должен был отвезти нас в окружную тюрьму города Юба. На руки каждому выдали брошюры, но никто не удосужился их даже открыть.
