Дорога из Сан-Франциско в Юбу, что к северу от столицы штата, Сакраменто, составляет около 200 километров. Калифорния – штат, созданный для неспешных автомобильных поездок: ветерок в открытое окно, по радио джаз или мексиканская фольклорная музыка, за окном сменяются бескрайние природные пейзажи.
Но это путешествие было другим. Сидеть закованным в наручники, прикованным к цепи, казалось сущим наказанием. Спать не хотелось, на душе скребли кошки, а в голове роились тревожные мысли. Единственным отвлечением оказалась брошюра, которую мне выдали при посадке. «Вы едете в окружную тюрьму города Юба – права и обязанности задержанного иммигранта», – гласила она на двух языках: испанском и английском.
Эта крошечная книжечка содержала целый тюремный альманах: информация о правах и обязанностях, количество калорий в еде, различия в цветах формы и что они означают, сколько раз в неделю будет стирка, а также бесплатные номера телефонов организаций, куда можно обратиться с жалобами или за помощью.
Спустя четыре долгих часа мы стали приближаться к небольшому захолустному городку, чьё спокойствие резко контрастировало с напряжением, которое я ощущал внутри. Здание окружной тюрьмы было видно издалека: высокие бетонированные заборы, маленькие окна, лишённые признаков жизни. За несколько лет в Америке я привык к другому – здесь заборы обычно носили чисто декоративный характер, символизируя больше уют и дружелюбие, чем угрозу.
Автоматические ворота у торца тюремного здания открылись, впуская нас внутрь огромного, похожего на гараж, пространства, способного вместить сразу несколько машин. Как только ворота закрылись за нами, завыла сирена, и откуда-то появились офицеры в форме – началась стандартная процедура приёма.
Тюрьма была небольшой, рассчитанной всего на 500 человек, но каждый квадратный метр использовался здесь с максимальной эффективностью. Помещение приёмного пункта выглядело как нечто среднее между спортивной площадкой и учебным центром – пол был расчерчен линиями разных цветов. Красная линия предназначалась для подсчёта заключённых, жёлтая – для обыска, синяя – для разделения на группы из четырёх человек. Каждая деталь была выверена, словно жизнь здесь управлялась по строгому расписанию.
Посреди помещения стояли длинные скамейки, на которых уже сидела разношёрстная публика. Накачанные азиаты с татуировками драконов, что извивались по их мускулистым телам, угрюмые афроамериканцы в мешковатой одежде, пара белых американцев. Один из них явно был под воздействием наркотиков – он крепко вцепился в ручки стула, время от времени тихо бормоча что-то себе под нос. Звуки сирен, строгие команды охранников, холодные мерцающие лампы, всё это разнообразие судеб и лиц выглядело чуждо, почти нереально – как будто я попал в какой-то мрачный фильм.
Тюрьма гудела шумом – болтовня моих товарищей по несчастью смешивалась с гулом телевизора, который висел в углу, и агрессивными выкриками белого наркомана, что, казалось, разговаривал с невидимыми созданиями. Однако сильнее всех выделялся звук из маленькой камеры. Там бородатый мужчина в ковбойской рубашке и потрёпанных джинсах яростно стучал в дверь, изрыгая проклятия на надзирателей. Его длинные до плеч волосы развевались, когда он со всей силы колошматил дверь, тщетно пытаясь разбить стеклянные вставки. Разбив кулаки в кровь, он пинал белые стены, оставляя на них следы и полностью игнорируя команды охранников успокоиться.
