При входе меня встретила группа латиноамериканцев, которые, казалось, неодобрительно смотрели в мою сторону. У всех были прилизанные волосы, и они напоминали мафиози, но с латиноамериканской внешностью. Один из них, лысый мужчина с татуировкой дьявола и трёх шестерок на руках, начал громко говорить на испанском, энергично жестикулируя. У меня невольно возник вопрос: «Куда это я попал?»
Я быстро направился к рядам коек и занял единственное свободное место на втором этаже, рядом с толстым бородатым индусом, сидевшим в позе лотоса. Пока я стелил постель, краем глаза заметил, как один из латиноамериканцев отделился от группы и двинулся в мою сторону. Внутренне напрягшись, я подумал: «Только не это. Не хватало ещё неприятностей!»
Подошедший мужчина выглядел на сорок лет. Он обратился ко мне с дружелюбной улыбкой: «Ола, амиго, комо эстас? Не бойся, здесь тебя никто не тронет! Меня зовут Рамон». В его английской речи чувствовался сильный акцент, характерный для мексиканских иммигрантов.
Рамон быстро завоевал моё доверие. Он предложил показать мне тюрьму, объяснил внутренние правила и указал на угол, где арестанты оставляли неиспользованные предметы гигиены – шампунь, одноразовые лезвия для бритья, запечатанные расчёски. «Можешь брать, амиго, это для новеньких, у которых ничего с собой нет», – пояснил он. Узнав, что у меня есть дети, он проявил искреннее сочувствие – сам он был отцом двоих несовершеннолетних.
Рамон был дружелюбен и на прощание похлопал меня по плечу, как будто уверяя, что здесь всё в порядке. Посоветовав мне хорошенько выспаться после его импровизированной экскурсии, он удалился, оставив меня с чувством хоть какой-то уверенности.
Яркий свет от лампы ослепил меня сквозь сомкнутые веки. Я зажмурился и прикрыл лицо руками, пытаясь закрыться от назойливого света. Неудивительно, что моя койка пустовала – лампа висела прямо над моей койкой.
– Шесть утра! Подъём, всем подъём! – раздался скрипучий голос из динамиков, нарушив тишину и покой. Немного полежав, я с неохотой поднялся и, едва спустившись с кровати, чуть не сбил с ног моего соседа – индуса. Возле входа в блок уже раздавали подносы с завтраком. Вяло переступая с ноги на ногу, я присоединился к сонной очереди.
Мне не терпелось познакомиться с русским, но, пока я дождался своей очереди, за столом, где он сидел, уже не осталось свободных мест. Утро за завтраком в тюрьме всегда проходило в угрюмой тишине – слышно было лишь, как пьют молоко, хрустят хлопьями, да вскрывают упаковки с арахисовым маслом. Закончив трапезу, заключённые один за другим возвращались на свои койки и вновь погружались в сон, который продолжался до одиннадцати часов дня – до следующего приёма пищи. Многие считали, что так время идёт быстрее.
После первого тюремного завтрака мне не хотелось спать, но и найти себе занятие было непросто. Я стал бродить по второму этажу, стараясь как можно дольше оставаться в солнечных пятнах, пробивавшихся сквозь окна. Тишина в тюрьме была столь густой, что с первого этажа доносился целый оркестр храпящих заключённых. На сердце было тягостно, и мысли раз за разом возвращались к событиям вчерашнего дня, словно бесконечная круговерть. Час прошёл в бессмысленной ходьбе и тяжёлых размышлениях, и, наконец, я вернулся на свою койку. Измождённый душевной тревогой, я незаметно уснул.
Несколько часов пролетели, словно миг. Во второй раз за день я пробудился от громкого звучания испанской речи, доносящейся с телевизора. Обеды и ужины, в отличие от утренней трапезы, проходили оживлённее – за столами не умолкали смех, шутки и грубые возгласы арестантов, наполнявшие помещение какофонией звуков.
