И только лишь война с общим врагом – клопами, объединяла всех соседей. Они трогательно делились друг с другом самыми сокровенными секретами: «Вы знаете? Лучше всего выжигать клопов паяльной лампой. Но можно, конечно, травить их новейшим препаратом под названием „ДДТ“, а еще лучше – раствором ДУСТа в керосине. Не пробовали?».
Зато Валерка Кузнецов, который был младше меня на два года, надолго стал моим первым и верным товарищем, а также неизменным спутником по обследованию всех чердаков соседних домов, многочисленных «развалок» и «погорелок» Киева.
На нечетной стороне Мало-Васильковской улицы наш дом стоял, как скала, так как он был последним высоким домом. Дальше, вплоть до конца улицы, где она упиралась в забор недостроенного стадиона, шли только одно- и двухэтажные домишки. Исключение составляла моя новая школа номер 131, которая была недалеко – стоило спуститься до первого перекрестка и перейти Саксаганскую улицу, а там – второй дом от угла! Зачислили меня в третий класс, а Валерку – в первый. Новая школа меня ошеломила: во-первых, я столкнулся с только что введенным раздельным обучением – школа была чисто мужская, во-вторых, в каждом классе около доски стояла железная печка-буржуйка с трубой, выведенной в форточку (в печку надо было постоянно подбрасывать торфяные кизяки, что делали по очереди дежурные по классу), в-третьих, большая часть моих соучеников были переростками, пропустившими из-за войны по два-три учебных года, у многих не было отцов, а в-четвертых, что было самое удивительное, почти все мои соученики – евреи.
В третьем «Г» -классе сразу установилась своеобразная силовая иерархия. Несомненно, главной фигурой был всегда мрачный Герш Файер. Он был, очевидно, самым старшим по возрасту и, хотя имел довольно болезненный вид, красиво плевал по-блатному, сквозь зубы, позволял себе курить в присутствии учителей, а те почему-то побаивались его и не делали ему никаких замечаний. И еще он очень профессионально матерился. Возле него всегда крутились Яшка Закс и Бенька Рожановский, готовые всегда совершить любую пакость по заданию Герша, и еще несколько ребят. Второй величиной был Иоська Наумчик – плотный и самый сильный в классе, озорник с веселыми глазами, который презирал блатную шпану Файера и вел себя очень независимо. Иоська и Герш не дружили между собой, но и не враждовали – так, терпели друг друга. Темной фигурой был Лейб Городецкий, на редкость необщительный и молчаливый, дисциплинированный, но источавший на всех окружающих какую-то подавляющую силу. Помню, как все облегченно вздохнули, когда зимой прямо во время урока в класс неожиданно вошли два милиционера, подозвали Лейба Городецкого к учительскому столу, обыскали, вытрясли из него пистолет и немецкую финку, грубо схватили за руки и увели. «Допрыгался, фрайер», – презрительно хмыкнул Файер ему вслед. Больше этого Городецкого я в жизни не встречал. А Файера и Закса также, помню, арестовывали в школе во время урока, но уже год спустя. Тихо исчезли из моей жизни и они.
На фоне таких сильных личностей, как Файер и Наумчик, бесплотная и тихая классная учительница Анна Ивановна явно не смотрелась.
Меня, как и следовало ожидать, Анна Ивановна посадила на самую первую парту, а моим сопартником и другом на многие школьные годы оказался Юрка Кочубей по кличке «Кочубья». Дружба наша началась, естественно, с общих учебников, которые все из-за той же нехватки выдавали один на двоих, а в некоторых случаях и на троих учеников. Кочубеи жили напротив школы в угловом доме на втором этаже. Квартира принадлежала деду – импозантному седому старику, подстриженному «под горшок» и с длинными усами – ну, точь-в-точь, как запорожский казака с картинки! Старик целыми днями сидел в старинном кресле: дремал или читал толстенный дореволюционного издания «Кобзарь» украинского поэта Тараса Шевченко, или курил большую черную трубку. От постоянного курения его седые усы отдавали желтизной. Говорил он редко и на его лице было написано глубокое презренье ко всему тому, что творится вокруг него. Таким же был и отец Юрки – высокомерный украинский интеллигент, молча терпевший все окружающее и, как я остро чувствовал, меня в том числе.
