Шэйн понимал, что скоро его начнут искать, и поспешил в своё убежище на чердаке старого жилого дома на востоке Лавардена. Он забежал внутрь, утоляя голод только что украденной грушей, поднялся на верхний этаж и подошёл к единственному окну в коридоре. Вор прислушался, выглянул наружу и, убедившись, что рядом не было ни души, достал тонкий деревянный шест из выемки в подоконнике. Шэйн вытянул его над собой, открыл люк в потолке, и к нему прямо в руки сползла хлипкая ручная лестница. Он поймал её, бесшумно опустил на пол, вернул шест на место и, схватив мешочек с попутно награбленными мелочами, стал подниматься наверх.
На чердаке были несколько сундуков с трофеями, два шкафа с полками, на которых стояли статуэтки и украшения из драгоценных металлов, открытый мешок с цветными камнями и маленький столик у круглого окошка шириной в локоть, на котором до сих пор лежала тарелка с объедками двухдневной давности – всё это было личной коллекцией Шэйна, витриной его воровских достижений. Он не боялся, что кто-то проследит за ним и заберётся сюда, чтобы обокрасть легендарного вора – всё, что было выставлено на показ, он покрыл сухим ядом, который уже через минуту вызвал бы у забредшего сюда несчастливца ужасные судороги и неостановимую рвоту. Один такой человек когда-то забрался с крыши через то самое окошко над столиком и был найден здесь уже мёртвым, но это Шэйн не считал убийством, хотя убивать своими руками ему тоже приходилось не раз. Единственным, что здесь можно украсть без вреда для себя, были деньги в сундуках – один сундук для медных, второй для серебряных, а третий для золотых монет. Об этих богатствах, однако, Шэйн тоже не беспокоился, потому как пару мешочков утратить ему было не жаль, а чтобы унести все эти деньги, потребовалось бы человек десять и добротная телега, что противоречит незаметному проникновению на чердак.
Шэйн оказался в своём убежище, поднял лестницу наверх и расположил её у края люка, который тут же закрыл. Он присел на пол, аккуратно взял маленькую железную скобку, торчавшую меж досок, и приладил её к лестнице так, чтобы при открытии люка лестница снова падала вниз. Шэйн прошёл мимо одного из сундуков, приоткрыл его и бросил внутрь несколько медяков, присоединяя их к сотням таких же, заманчиво бликующих во тьме под крышкой.
Еда на столе давно высохла, Шэйн заметил это, взял тарелочку и стряхнул в окно всё, что в ней было. Возвращая руку внутрь, он вдруг замер и почувствовал, что он упустил из виду какую-то деталь. Внимательный взгляд выглянул наружу и заметил, что в башне, расположенной в квартале отсюда, к столбику под крышей была привязана белая лента – знак человека, которому Шэйн доверял и которого любил. Шэйн подбежал к мешку с недавно наворованными вещами, достал оттуда ещё одну грушу и поспешил в окно.
Выскочив наружу, Шэйн потуже затянул свои сапоги с тонкой подошвой, разогнался и перепрыгнул через переулок на соседнюю крышу. Он побежал быстро, чтобы, если вдруг его кто-то заметит, увести внимание максимально далеко от убежища. По доскам, соломе и черепице Шэйн шагал так же уверенно и быстро, как бежал бы по ровной дороге без препятствий – он огибал углы, перемахивал через ограждения, пробегал по балконам и хватался за края, сохраняя невозмутимое лицо, которое иногда скрашивала лёгкая улыбка, вызванная удовольствием от собственной свободы. Любой человек на его месте засомневался бы в каждом из сотен шагов, проделанных в четырёх этажах от земли, но Шэйн знал все эти пути и прекрасно помнил, какой камень может осыпаться, какие доски скрипят и прогибаются, какие фрагменты черепичных крыш могут вывалиться из общей массы, скользнуть вниз и привлечь лишнее внимание. Он без труда добрался до башни, оглянулся и пару секунд постоял на месте, чтобы убедиться в отсутствии «хвоста». Слышен был лишь обыкновенный городской шум – уличный гомон, ржание коней и звон кузнечных молотов.
