Вскоре солнце село, проснулись ночные птицы и бор окутала тьма. Шэйн сидел в одиночестве у костра, подкидывал в него небольшие веточки и беспокойно оглядывался. С ухода Борена прошло уже два часа, но он никак не возвращался. Шэйн осмотрелся и с тревогой обратился в темноту:
– Борен? Зачем так рисковать, я бы поделился с тобой, если бы ты попросил! Эй?
Шэйну послышался хруст веток неподалёку, он поднялся взял длинную палку и поджёг её. Ему было бы стыдно признать это, но он боялся: ночь в Лавардене и ночь в лесу, вдали от дома, – это совершенно разные явления. Здесь не было ни привычных контуров зданий, ни шума трактиров, ни вечного спора двух источников света: городских огней и бледной луны. Шаг за шагом, Шэйн углублялся во тьму, страшась споткнуться об труп Борена, забитый вепрем или медведем. Этот человек пока был ему неприятен, но от него напрямую зависели шансы вылечить маму и выжить самому, поэтому беспокойство Шэйна было совершенно искренним.
Тени расползались перед горящей палкой, как вдруг где-то рядом раздался недовольный упрёк:
– Зачем ты оставил коней, идиот?! Быстро в лагерь!
Шэйн вздрогнул, испугался, но тут же почувствовал облегчение:
– Я думал, ты подох где-нибудь!
Из тьмы перед ним возник силуэт Борена, который держал в правой руке лук, а в левой – двух застреленных молодых кролей.
– Ужин добывал, не хочу тратить запасы, пока мы в лесу.
Он прошёл мимо и быстро зашагал к костру. Шэйн засеменил вслед за ним и, выковыривая языком из зубов хлебные крошки, пожал плечами:
– Разумно. Надо и мне, наверное, беречь еду…
Борен ступал твёрдо, перемещение по лесу составляло большую часть его жизни, а Шэйн, наоборот, пугался хрустов веток под своими ногами, отшатывался от деревьев на пути и в целом был неуклюж, ведь его ноги прежде ходили по выложенным камнем дорогам и твёрдым крышам.
Они вернулись в лагерь, Борен принялся разделывать кроликов и делать рогатины из веток, чтобы расположить вертел, а Шэйн просто сидел у костра и оглядывался. Старший разведчик бросил на него короткий взгляд и сказал:
– А ты, оказывается, умеешь молчать. Что случилось?
Шэйн поёжился и ставился во тьму, в том направлении, откуда они приехали:
– Просто… мы так далеко от дома. Я знал там каждый сантиметр, мог незаметно добраться из любой точки города в любую другую его точку, стырить что-нибудь по пути и… я ни в чём не нуждался последние десять лет. А теперь я в лесу, одним предкам известно где, сижу за костром с разведчиком, о котором я знаю только… имя.
Борен впервые за время их знакомства слегка улыбнулся.
– Расскажи о себе, тогда я тоже попробую поделиться, – сказал он, поворачивая освежёванного кролика на вертеле.
– А ты, оказывается, умеешь разговаривать! – спародировал его Шэйн.
Борен усмехнулся и вздохнул:
– Уже жалею, что начал.
Они оба негромко посмеялись, Шэйн вздохнул и продолжил:
– Я вырос в портовом районе. Детство было нищее, тяжёлое… Отец бросил меня с сестрой и матерью, пришлось как-то зарабатывать на жизнь.
– Так ты и стал «Змеем», – заключил Борен.
– Да… А что было делать? Портовый рабочий получает семь с половиной серебряников за смену. Матрос получает цельную оплату за выход в море, из которого можно и не вернуться, потому что во всех соседних морях и заливах господствуют Семирские китобои или парни из Торвестера, с севера. А кем ещё быть в торговом порту? Торговцем? – Шэйн усмехнулся от нелепости собственного предположения. – Да было бы чем торговать! Разве что, задницей своей, но я жил верой в то, что не для таких дел меня мать родила. Так что я стал прикарманивать то, что мне нужнее, чем другим. Накормил мать и сестру, присвоил семье новый дом, затем, скопив денег, уже законно всё оформил. А потом… я понял, что мне это нравится. Сам дух кражи, её суть. Суть этого ремесла, понимаешь?
