Воспоминания о XX веке. Книга первая. Давно прошедшее. Plus-que-parfait - страница 16

Окна квартиры на Бородинской улице. Современная фотография

Так и входили в комнаты – через темную кухню. В ней – плита, в комнатах печки (в одной кафельная, в другой железная), для которых дрова на пятый, очень высокий этаж таскал дворник. Только перед войной провели газ – крошечная плитка с двумя конфорками на кухонной плите.

Мастер, установивший газовую плиту, отказался от «чаевых» со словами: «Я коммунист и денег не беру». Мама торжественно пожала ему руку. Она любила рассказывать об этом происшествии: ей, при всем драматизме времени, всегда хотелось верить, что есть некая романтическая советская справедливость. А может быть, просто старалась внушить мне наивные «гайдаровские» воззрения.

Сам же сюжет, по-моему, вовсе не подлежит глумлению. Такое и в самом деле случалось, беда, что эти зачатки бескомпромиссной коммунистической честности так скоро растворились в большевистской скверне.

А дом – банальный, но великолепный модерн (тогда этот стиль презрительно был вычеркнут из истории искусства), остатки витражей на лестничных окнах, бесконечная лестница, остановившийся с 1917 года лифт (а неутомимые ленинградские почтальоны таскали письма и газеты на самый верх). Зато мраморный, не топившийся никогда, разумеется, камин в парадной, о котором уже шла речь. Там, на этой лестнице, я в приступе детского эгоизма – когда мама села на подоконник, мучимая болезненным, но безопасным ишиасом, – пустился в рев и в ответ на мамины утешения воскликнул: «Конечно, тебе хорошо, это не твоя мать умирает здесь на лестнице!» Фраза эта стала домашним фольклором. Но с тех пор я понял: иной раз больному не так страшно и тяжело, как его близким. Между прочим – святая истина.

Зато на Бородинской, в отличие от «надстройки», был телефон: 1–69–87.

Телефонные аппараты бывали разные. Дореволюционные, в деревянном корпусе, случались металлические, эбонитовые, самых необычайных форм. Чаще аппараты висели на стене в коридоре. Даже в богатых и комфортабельных квартирах телефон обычно находился в передней, куда и «ходили звонить». Аппарат на письменном столе был явлением «деловым и ответственным», около дивана – немыслимым дамским барством. У нас он, однако (по причине отсутствия передней и писательских излишеств), был настольный: круглая плоская подставка, вертикальный столбик, на нем вилка, на ней – трубка. Помню совершенно вышедший из употребления, а тогда распространенный ответ взявшего трубку человека: «У телефона».

Автоматические телефонные станции (АТС) только начинали появляться в Ленинграде. Их было всего три – Петроградская («В»), Некрасовская («Ж») и Красноармейская («К»). Только там, где они существовали, использовались аппараты с дисками – редкая диковина. Большинство же пользовались привычными аппаратами – просто две кнопки. Кнопка «А» и кнопка «Б». Если нужный номер начинался с цифры меньше, чем «4», нажималась кнопка «А», больше – «Б».

Телефонистка (к ней обращались исключительно «барышня», хотя она вполне могла оказаться старушкой) отвечала специфическим «телефонным» голосом: «Группа А». Или: «Станция».

– Будьте любезны: один шесть девять восемь семь.

– Соединяю… Не отвечают.

– Барышня, там телефон далеко, дайте, пожалуйста, один продолжительный.

– Даю.

Иногда помогало. Попадались и исключительно доброжелательные «барышни». Их можно было попросить позвонить, когда освободится номер, долго до этого занятый, или даже разъединить заболтавшихся абонентов во имя срочности сообщения.