Воспоминания века - страница 23

Продолжая «взрослую» тему, коротко расскажу о дальнейшей судьбе Этингеров. Когда примерно с 1927—1929 гг. НЭП стала сворачиваться, частники – нэпманы торговцы и производители подверглись гонениям и облагались огромными, разоряющими их налогами, семья Этингеров переезжает в Ленинград. В эти же годы папе финансовые органы предъявляют какие-то жуткие требования по уплате налогов за время работы в фирме. Это был первый удар по нашей семье, и, увы, далеко не последний. Около 11 ночи Лена, я, родители возвращаемся с какого-то представления из театра эстрады на Тверской около телеграфа (теперь там театр имени Ермоловой), пьем чай, приходят люди с ордером, описывают мебель и что-то еще за мифические долги, через несколько дней остаемся в пустой квартире. Как долго это продолжалось, не помню, но через суд папа сумел доказать абсурдность требований финансовых органов, т. к. он был не совладельцем фирмы, а наемным служащим. Деньги за конфискованное и уже проданное имущество нам вернули, а из Ленинграда, с помощью Этингера, он привез еще лучшую обстановку.

Дядя Моисей где-то и кем-то служит в госучреждении в Ленинграде, иногда бывает в Москве в командировках, всегда заходит ко мне навестить (я живу один, родители в Сегеже, Лена в лагере), во время блокады умирает его жена, после войны жениться вторично, дети уже взрослые и живут самостоятельно, получает первый инфаркт. Во время моих частых поездок в Ленинград 1949—1957 гг. в связи с работой в судостроительном КБ, всегда навещаю дядю Моисея и его супругу в маленькой квартирке на Невском. В один из приездов узнаю, что по делам дядя Моисей отправился в район Московского вокзала, переходя оживленную площадь, упал, случился второй инфаркт, и был сбит проходившим трамваем со смертельным исходом.

Возвращаюсь по времени назад.

Уроки французского закончились, мы с Леной занимаемся музыкой. Дома отличное пианино одной из лучших немецких фирм «Шредер». Занятия два раза в неделю ведет молодая женщина, окончившая консерваторию по классу знаменитого музыканта и педагога профессора Генриха Нейгауза (она так гордилась этим, что мне потому и запомнилось эти имя и фамилия). Она же дает одновременно уроки Ласе и Симе Этингеру. У нас у всех дома телефоны и мы узнаем таким образом, что если по какой-то причине Валентина Николаевна не приехала к Ласе (первый урок с ним), значит, ее не будет и у нас, что вызывает бурную радость, и это не смотря на то, что занимаемся совсем не из под палки, как говорится. Лена, как более взрослая, играет лучше меня и более сложные вещи, например, вальсы Шопена, мои вещи попроще. Конечно, задаются упражнения – гаммы, арпеджио, ганоны и пр.

В принципе, играть мне нравилось, дядя Давид говорил, что Лена играет лучше, но «души» в музыке больше у меня. Правда, ноты я всегда разбирал трудно, играть прямо с листа не мог, но наизусть запоминал хорошо, какие-то кусочки мог бы сыграть и сегодня. Тем не менее, в 5-м классе я так плохо учился в школе, что родители решают, что с музыкой надо заканчивать, потому что она отнимает слишком много времени.

Зимой мы с Ласей видимся не так уж часто, зато многое время проводим с соседом Осей. Когда были поменьше, играли до одури в солдатики, их было много самых разных и у него и у меня. Очень оба любили, став постарше, ходить или в музей Революции на Тверской, или в Исторический музей и, особенно, в Политехнический. Не могу сейчас объяснить наше с Осей увлечение посещением больших магазинов типа «Пассаж» и ЦУМ на Петровке, и Военторг на Воздвиженке. Мы ходили по всем этажам, смотрели товары в разных отделах, начиная от игрушек и кончая часами или посудой и спорттоварами, или останавливались у витрин магазинов, что выходили на улицы, и поочередно, показывая на понравившийся предмет говорили одну только фразу «чур мое». Почему мы находили удовольствие в таком дурацком занятие?