– Что с тобой, моя драгоценная? – чуть склонившись над ее лицом, спросил Влад. – Ничто прежде не страшило тебя…
– Ты не понимаешь… Ты даже представить себе не можешь, что будет, если мой супруг станет султаном.
Высвободившись из мужских рук, Сетеней поспешила к столу.
Отыскав бумагу в верхних ящиках и обмакнув перо в чернила, она склонилась над своим письмом.
– Отправляйся в бани Чинили, что на том берегу Босфора. Знаешь, где это.
– Чинили Хаммам, – кивнул Влад.
– Тебе нужен Ариф-паша. Отдай ему это, – дописав, протянула она аккуратно сложенное послание. – Если мое письмо попадет к кому-либо, кроме него, мне не дожить до рассвета.
Чтобы хоть как-то развеять тоску и страх в глазах женщины, Влад попытался улыбнуться одной из своих самых очаровательных улыбок, произнес:
– Не покушение же на Азиса ты задумала?
Взгляд, которым одарила его Сетеней, убедил Влада о серьёзности и важности происходящего. Улыбка тотчас же покинула его лицо.
– В ту же ночь, как наш султан отправится к праотцам, вы с Гвашемаш покинете Стамбул. А теперь ступай. Ариф должен как можно быстрее получить мое предложение.
***
Небольшая лодка Влада, которую он нанял, чуть покосившись, быстро отчалила от бухты Халич. Турок-лодочник, в очередной раз призвав благословение Аллаха на свою старенькую посудину, приналег на весла и вскоре, обогнув острый мыс Сераглио, вышел в залив.
Слева, с высоких холмов, к берегу спускалась самая великолепная часть города.
Опоясанный белоснежными крепостными стенами, со стрелами минаретов, высоко вознесенными в чистое небо, множеством красивейших зданий и великолепных садов, Стамбул не подавался описанию.
Но сейчас, сидя в лодке и глядя на все эти проплывающие перед ним восхитительные красоты, от которых прежде Владу было трудно оторвать глаз, теперь всё увиденное вызывало в его сердце неприязнь и раздражение. Раньше он с восхищением окидывал шесть струн-минаретов Голубой мечети Ахмеда; точно одетые легкой прозрачной дымкой, словно ниспадающей с небес вуалью, они тянулись ввысь и в ней же пропадали. Более всего восторгал и потрясал вид грандиозного Долмабахче.
Если резиденция нынешнего султана Абдул-Меджида вызывала поистине головокружение от ослепительной красоты, столь нескромно сияющей на ярком солнце, то теперь вид её посеял в сердце Влада тревогу и напомнил о возможном крушении всех их планов и надежд.
Но море, как и прежде, так и сейчас поражало его: исчерченное белыми полосками волн, оно простиралось перед ним, насколько хватало глаз. И даже в моменты нестерпимой боли и тоски, всякий раз оно завладевало мыслями и восхищенным взглядом невольника.
Влад и прежде видел казавшиеся бесконечными степи и могучие реки, но не мог представить такого могучего и в то же время спокойного водного простора, раскинувшегося до самого края небес. Морской запах будоражил, жег ноздри, и дразнил, и влек за собой, как влекли новизна и бесконечность. Всякий раз, оказавшись во власти этого соленого дурмана, Влад подставлял лицо ветру и наслаждался его влажным дыханием.
Каждый раз, глядя на это пиршество блеска, Влад переносился мыслями в далекое и желанное Ольденбургское поместье. Все ему вспоминался тенистый парк с его яркой, свободно-бурной растущей зеленью, с его прохладой и поэтичной тишиной. А сдержанная роскошь и точно тайная задумчивость самого дома были под стать его хозяину, не в пример ярко слепящему убранству здешних дворцов.
