Начальница прибыла, и я всё ей доложил. Она тоже не поверила. Но когда Бородька попросился осмотреть особняк судьи, Козлодоева неохотно выдала нам ордер на обыск и отправила туда с нами двух патрульных.
Вскоре после нас возле особняка скопилась куча полицейских мустангов. Чтобы отвезти всех страусов в участок, потребовалось много времени. Страус встретил нас во всеоружии, из-за чего его пришлось посадить на мустанга спереди, чему последний в итоге оказался совсем не рад: за время поездки страус своей дубинкой отбил ему всю голову. Вся улица была забита машинами любопытствующих зевак. Приехала и сама Ебена Козлодоева.
Ну а вот что было дальше:
Арест Волчонкова отложили до выяснения всех обстоятельств, касающихся страусиной фермы. Снова вызвали всех подозреваемых, домработницу, а также Глухарёва. Все они сказали, что были не в курсе того, что творилось под судейским особняком. Я сообщил Козлодоевой о главной подозреваемой, но она не стала меня слушать, а когда вдобавок узнала, что та погибла, дав вулкану собою затянуться, то сказала, что после этого в неё тем более никто не поверит. Я просил Козлодоеву дать мне разрешение провести следственные эксперименты, к тому же на ферме были уже беременные страусихи, я гарантировал ей безопасность яиц, но она отказала. Я всё же спросил у страуса, возможно ли выстрелить яйцом на расстояние десять метров, но он сказал, что за всё время пребывания в раю никогда не видел, чтобы яйцо пролетело дальше говна из жопы.
За день до ареста Волчонкова мы похоронили мою мать. У неё отказала печень. После отца она и так была не совсем здорова, а живя с отчимом, мать всё же частенько выпивала вино во время приёма пищи и перед сном (не исключено, что и втихаря тоже), что в итоге и усугубило её состояние.
Как-то вечером, помню, после похорон мы с Сержем сидели перед камином в гостиной.
– Волчонкова посадят? – спросил он, держа в руке рюмку виски и любуясь на живой огонь.
– Да, – ответил я и, влив в себя залпом стакан водки, принялся наливать его заново.
– Ты думаешь, он убивал? – спросил отчим и в ожидании повернул ко мне голову.
Что мне нужно было ответить? Нет? Это страусиха убила его, выстрелив в судью новорождённым? Или убийца – Филлини? Или Умка? Кто в это сможет поверить кроме нас… Или да? И мы просто боимся себе в этом признаться?
– Нет, – сказал я и спешно отвёл взгляд от отчима к огню, который заканчивал пожирать остатки наших надежд.
– Я знаю, ты старался, – сказал отчим, положив руку мне на плечо, – мы оба старались изменить всё это… и мы оба проиграли.
Перед тем как отправиться к себе в комнату, я, остановившись на лестнице, обратился к Сержу:
– Знаешь, может, я преувеличиваю, но мне ещё раньше хотелось тебе сказать. Мне кажется, у тебя ещё есть шанс наказать их, если ты ещё не завязал с этой борьбой. Я думаю, у Козлодоевой могут заваляться несколько таких книг. Может, я и ошибаюсь, не знаю… Но то, что она ненавидит волков, – это факт.
Серж молча выслушал это и пожелал мне спокойной ночи.
Перед судом я навестил Волчонкова и пообещал ему заботиться о его матери. Волчонков никогда не переставал отрицать свою причастность к убийству. Я был в суде, когда ему вынесли пожизненный приговор. Через неделю его мать скончалась. Вот такой итог моей заботы.
После этого я уволился из полиции. Бородьку назначили старшим следователем, а спустя месяц он заменил и саму Козлодоеву на посту начальника. До этого она неделю нигде не появлялась, после чего друзья и коллеги забили тревогу. Её тело обнаружили у неё дома. Она сидела на диване, держа на коленях свою отрезанную голову. Вокруг были разбросаны десятки книг, состоящие в списке запрещённой литературы. Также в холодильнике были обнаружены два страусиных яйца. Виновников полиция не нашла. Я никогда не заговаривал об этом с Сержем.
