Вот так мы и жили - страница 16



Скульптор Александрихин вскочил с дивана, снова натянул халат и кинулся переиначивать уже почти готовый памятник.

Точно к тому часу, когда Пушкин, по преданию, был проездом в городе, где происходила вся эта история, на площадь перед центральным и единственным в городе универмагом собралась толпа людей.

Скульптор держал в руке угол простыни, которой до поры был закрыт памятник, очень волновался и всё поглядывал по сторонам – искал в толпе свою возлюбленную Инессу. А она стояла тут, неподалеку, рядом со своим мужем, старалась незаметно подавать Александрихину сигналы, которых он не замечал, и тоже волновалась: Александрихин посвятил её в свой тайный замысел, и ей очень хотелось, чтобы памятник всё же больше походил на Пушкина, а не на её рыжего Фёдора.

Наконец наступила торжественная минута. По команде городских властей Александрихин дёрнул за простыню, она начала медленно сползать, зацепилась за корявую кучерявину волос поэта; скульптор дёрнул посильнее и народ ахнул… Вот это да! Пушкин! Всё при нём: и нос, и волосы, и бакенбарды, но только… что-то не совсем похож. Но все же похож… только не на Пушкина. Но на кого?.. Вроде бы даже и встречался где-то этот человек, вроде и дело с ним многие имели… Народ гудел, недоумевал, спорил и ничего не понимал.

И только Инесса ясно видела, что это – прижизненный памятник её супругу, снабженцу Фёдору, замаскированный бакенбардами. А тот, ничего не подозревая, любовался памятником Пушкину и млел: «Хорош! Ну, до чего ж хорош! Оправдал надежды Александрихин – украсил площадь честь по чести!».


ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА


То и дело поглядывая на часы, Зоя Ромашкина неслась, как угорелая. Издали можно было подумать, что человек опаздывает к отходу поезда, или с кем-то случилось страшное несчастье и срочно требуется её помощь. Ничего подобного: Зоя Ромашкина опаздывала на работу. Когда она, запыхавшись, подбежала к проходной, там её уже караулили сотрудники отдела кадров.

– Ваш пропуск,– обрадовались стражи дисциплины.

Переписав в блокнот фамилию из пропуска Ромашкиной, они тут же принялись высматривать следующую жертву.

Настроение у Зои Ромашкиной испортилось на весь день. У неё было такое ощущение, будто она совершила тяжкий проступок, о котором никто из сотрудников пока не догадывается, но скоро, очень скоро будут знать все. И что тогда начнётся, страшно подумать. Она уже представляла, как будут злорадствовать одни: ну вот и Ромашкина, наконец, попалась, наша безгрешница; ни разу не попадалась, а тут попалась, не всё же только нам выговоры получать. Другие подумают: надо же, как не повезло Зое Ромашкиной; такая трудяга, передовик, а на дисциплине погорела…

– Ох, срам-то какой,– думала Ромашкина.

Неприятные мысли одолевали её, не давали сосредоточиться на работе. Как только она собиралась что-то делать, думы опять переключались на это злосчастное опоздание.

После обеда Зоя Ромашкина вроде немного успокоилась, но ворох бумаг у неё на столе так и не дождался её участия, делать она ничего не могла; тяжкое ощущение виновности не покидало её.

А ведь придётся терпеливо выслушивать, как будет выговаривать ей начальник отдела. Она представляла себе эту унизительную сцену и чувствовала, как начинает повышаться давление. Раз записали фамилию – обязательно сообщат.

На следующее утро действительно из отдела кадров пришёл список опоздавших по институту. Среди прочих значилась и фамилия Ромашкиной.