– Ну, как дела, уважаемая? – узнал мастер свою подопечную. Он сегодня был сильно не в духе: оттого ли, что выпил с утра какую-то гадость, или оттого, что от этой гадости у него вдруг проснулась совесть, которая сказала ему, что хватит уж обманывать несчастную старуху, а надобно пойти и починить ей холодильник, честно и бесплатно, на что он уж никак не мог решиться. Короче, он не рад был визиту Дарьи Петровны ужасно.
– Горе мне, милок,– простонала та.– Холодильник мой злосчастный опять не работает.
Мастер подбоченился, раздул, словно апельсины, щеки и сказал:
– По моему мнению вы, гражданочка, филоните.
Дарья Петровна часто заморгала, не понимая причины гнева мастера и ещё более не понимая значения слова, каким он её наградил, а потому плюнула и ушла восвояси.
Придя домой, она застала там внучку Машеньку. Первым делом Машенька поведала бабушке важную весть, которую узнала от дворового мальчишки Серёжки. У них, оказывается, была такая же история с холодильником, и Серёжкин отец починил его в два счёта: просто надо как следует промыть уплотнитель и смазать его глицерином.
Не веря в успех, Дарья Петровна всё же попробовала так сделать. Морозилка работает и по сей день.
ДОХОДЯГА
этюд
Уськовская поселковая больница. Лечатся здесь в основном свои да с окрестных сёл. А потому врачам бывает известно о своих пациентах поболее того, что записано в истории болезни.
В одной из палат на кровати с железной сеткой лежит, затерявшись среди подушек, изможденная, обтянутая кожей женщина; она только сегодня поступила. Люминесцентная лампа над её головой освещает мертвящим светом и без того синюшное лицо. Глаза больной в темных провалах закрыты и приоткрываются, лишь когда она по-старушечьи немощно покашливает; при этом один глаз повернут вверх, а другой в сторону. Синие губы перекошены и запали. На первый взгляд это пожилая женщина, но если приглядеться – кожа гладкая, без морщин.
В палату, как ураган, врывается лечащий врач. Он бодр, молодцеват, в отутюженных серых брюках, в белом чепце и халате.
– Ну что, лежишь? – наклонился он над больной.
– Лежу,– проскрипела, открыв глаза, больная.
– Сядь-ка.
Больная дистрофично выкарабкалась из подушки, одеяла, села.
– Что болит?
– Упадок сил у меня, кашель замучил,– еле слышно отвечала больная.
– Задери рубаху.
Больная костлявыми руками подняла к подбородку капроновую комбинацию, обнажив безжизненные груди-мешки.
Врач принялся ее прослушивать.
– Дыши.
– Кхе, кхе.
– Ты по-человечески умеешь дышать?
– Умею.
– Дыши, раз умеешь. Одышка есть? – посмотрел он на больную.
– Есть, и сердце болит.
– Где работаешь сейчас?
– В столовой.
– Что ж не отъелась, как другие?
– Я только два месяца там.
Врач взял ее холодную руку, сосчитал пульс, померил давление.
– 105 на 60. Всегда такое?
– Это для меня высокое,– отвечала больная.
– Температуру мерила?
– 35 и 5.
– Открой рот.
Больная развела глаза в стороны, открыла беззубый рот.
Кошмар какой,– сказал врач.– Прямо Баба-Яга. Сколько тебе лет?
– 25.
– Н-да, можно и 50 дать. Чего зубы не вставишь?
– Боюсь я.
Двумя пальцами врач растопырил один ее глаз, другой.
– Как зрение?
– Вижу, – прошамкала больная.
– Ложись.
Худосочное тело больной вытянулось на кровати. Врач начал прощупывать печень.
– Боли бывают?
– Болит иногда.
– А ноги почему в синяках, кто тебя пинал?
– Это давнишние,– уклончиво ответила больная.
– И что, не проходят?
– Почему, проходят.
