МОСКВА (ТАСС) от 12 июня 1959 года:
Вчера, в 14 часов 28 минут советские сейсмические станции зафиксировали землетрясение в районе Северного полюса силой около 7 баллов по шкале Рихтера. Заборы проб воздуха дают повод назвать это явление взрывом ядерной природы мощностью около 1,5–2 мегатонн.
Это дало повод правительству США и некоторых европейских стран обвинить Советский Союз в проведении испытаний в международной зоне.
ТАСС уполномочен заявить: Советский Союз не причастен к так называемому атомному взрыву в районе Северного полюса. Это грубая нападка антисоветски настроенных сил. Советский Союз не раз выступал с мирными инициативами по поводу ограничения и запрещения ядерного оружия.
Еще более смехотворной выглядит попытка недобросовестных западных СМИ обвинить советские Вооруженные силы в потере атомной бомбы, которая якобы и вызвала взрыв.
Все советские ядерные заряды (в том числе и водородные) находятся в полной сохранности и в любой момент могут быть использованы для отражения агрессии против Советского Союза.
– Думаю, это достаточно завуалированный ответ, – сказал министр. – Как считаешь, Ваня?
Генерал Алексеев, в прошлом участник боев в Корее, ныне – командующий киевским военным округом, пожал плечами. Это не то чтобы его удивляло. Но все-таки взрыв ведь не иголка, его в стоге сена (и даже всего полярного снега) не спрячешь. Генерал настаивал, чтобы в заявлении прямо указывалось «атомный взрыв был», сейчас выясняется, как и зачем. Пелена секретности тут ни к чему – западные если что выведают (а они узнают, радиоактивные пробы воздуха дают точный ответ), то скандала не избежать. Лучше сразу сознаться в чем-то меньшем, чем потом получать за большее, которое, несомненно, раздуют западные газеты и пропаганда. Скрытность – большая ошибка в этом случае.
Впрочем, даже не это главное.
Алексеев покачал головой:
– Думаю, у нас могут быть проблемы посерьезнее. Если мои предположения подтвердятся.
– Серьезнее, чем даже Третья мировая? – едко переспросил министр обороны.
– Так точно, Родион Яковлевич.
– Ну-ну.
– Товарищ министр, разрешите представить соображения?
Министр поморщился.
– Ну-ну, Ваня, – повторил он. – Давай без этих твоих. В чем дело?
Алексеев сделал шаг и положил на стол тонкую папку в дешевой канцелярской обложке, скрепленной желтыми жестяными зажимами. Министр поднял голову:
– Что это, Ваня?
– Отчет по «группе тридцать».
– И о чем мне это должно говорить?
– Лодка «К‐3», Родион Яковлевич. Задание похода составлялось по докладу, представленному группой. Помните, я докладывал…
– Что вы мне голову морочите, – проворчал министр. – Ваня, у меня нервы, знаешь, не железные. Я уже вторые сутки на кофе и валокордине сижу. У меня сердце уже задергано туда-сюда. У меня тут на Северном полюсе ЧП такое, что ложись и помирай, если ты не в курсе. А ты хочешь, чтобы я сел сейчас и это прочитал?! Ты этого хочешь, Ваня?
Алексеев выпрямляется. Он высокий, даже суховатый, с жестким, подсвеченным лампами лицом.
– Так точно, товарищ министр обороны. Хочу.
Министр смотрит на него и говорит:
