Кавинант простодушно спросил:
– А у тебя были какие-нибудь трудности с лицензией водить эту штуковину?
– Ты смеешься? Да я могу управлять этой малышкой любой кишкой лучше, чем ты трезвый четырьмя руками. – Он ухмыльнулся в свою сигару, довольный своим юмором.
Добродушие его тронуло Кавинанта. Он уже сожалел о своем двуличии. Но стыд всегда вызывал у него гнев и упрямство – рефлекс, вызванный болезнью. Когда грузовик припарковался за ночным клубом, он толкнул дверцу кабины и спрыгнул на землю, как будто в спешке убегая от компаньона.
Однако пока они ехали в темноте он и забыл, как высоко он над землей располагалась кабина. Его слегка закружило. Он неуклюже приземлился, почти упал. Ноги его ничего не почувствовали, но толчок отдался болью в суставах.
Когда прошел момент оглушенности, он услышал, что шофер говорит:
– Знаешь, я как-то сразу вычислил, что ты навострился на выпивку.
Чтобы не видеть холодные оценивающие взгляды этого человека, Кавинант пошел впереди ко входу в клуб.
Когда он заворачивал за угол, то почти столкнулся с обтрепанным стариком в черных очках. Старик стоял спиной к зданию, протягивая мятую жестяную кружку к прохожим и провожая их на слух. Голову он держал высоко, но она слегка дрожала, и он пел, как на панихиде. Под мышкой он держал трость с медным наконечником. Когда Кавинант повернул к нему, он слегка помахал своей кружкой в его направлении.
Кавинант относился к нищим с подозрением. Он помнил того оборванного фанатика, который пристал к нему как раз перед самым началом той галлюцинации. Воспоминание об этом встревожило его, в ночи возникла неожиданная напряженность. Он шагнул ближе к слепому и вгляделся в его лицо.
Интонация в песне нищего не изменилась, но он повернул ухо к Кавинанту и ткнул его в грудь кружкой.
Водитель фургона остановился позади Кавинанта.
– Черт, – проворчал он. – Они так и кишат. Это как болезнь. Пойдем.
Ты обещал мне выпивку.
В свете уличных фонарей Кавинант смог разглядеть, что это был другой нищий, не тот фанатик. Но слепота все-таки вызвала в нем жалость, симпатию к калеке. Вытащив из кармана бумажник, он достал двадцатидолларовую бумажку и сунул ее в жестяную кружку. – Двадцать баксов! – воскликнул шофер. – Ты совсем спятил, или как? Тебе, приятель, не выпивка нужна. Тебе нужен санитар.
Не прерывая песню, слепой вытащил шишковатую руку, сгреб кредитку и спрятал ее куда-то под лохмотья. Затем он повернулся и пошел прочь, бесстрастно постукивая палочкой, спокойный, в особом мистицизме слепых, напевая во время движения «в предвкушеньи божественной славы».
Кавинант наблюдал, как его спина скрылась в темноте, затем повернулся к своему компаньону. Шофер был на голову выше Кавинанта, толстые ноги удерживали крепкое тело. Сигара его мерцала словно глаз Друла Камневого Червя.
И Кавинант тут же вспомнил Друла – пещерника, послужившего целям Лорда Фаула. Друл нашел Посох Закона и погиб от него – или из-за него.
А смерть его освободила Кавинанта из Страны.
Кавинант ткнул онемелым пальцем в грудь водителя грузовика, тщетно стараясь ощутить его, почувствовать его реальность.
– Послушай, – сказал он. – Насчет выпивки я серьезно. Но я тебе должен сказать, – он сглотнул, потом принудил себя произнести слова. – Я – Томас Кавинант. Тот самый прокаженный.
Шофер пыхнул сигарой. – Конечно, парень. А я Иисус Христос. Если ты хочешь промотать денежки, то так и скажи. Но не надо мне этой чепухи о прокаженном. Ты точно такой же, как все.
