12
Война – это лакмус. На войне выпукло высвечиваются те проблемы, к которым мы привыкли, приспособились, притёрлись на гражданке, принимаем как неизбежное зло: жестокость, алчность, равнодушие, подлость, ханжество, тщеславие, трусость, ложь, казнокрадство. А рядом – отвага, товарищество, жертвенность, сострадание, участие, доброта… Но есть деликатные темы, о которых вслух говорить не принято, а спрашивать как-то неловко. А проблема есть, зачастую трудно разрешимая, да ещё с последствиями…
Штаб бригады занимал целый подвал пятиэтажки. Собственно, кабинеты (разделённые занавесками или фанерными перегородками помещения) комбрига, начштаба, управление связи, оперотдел с картами во всю стену, начальник разведки, помещение для приёма пищи, для отдыха и ещё с полдюжины разных служб и отделов. Даже нашли место для тренажёров. Ну и, конечно же, спальные места, уголки, закутки, где можно было «заныкаться» от сурового взгляда комбрига.
Он сидел за столом, угрюмый, без привычных весёлых чёртиков в карих глазах, короткими взмахами впечатывал кулак в столешницу и цедил сквозь зубы:
– Я вас всех кастрирую. Я вас в штурмах сгною. Жеребцы племенные, быки-производители, боровы-осеменители. Кто приплод воспитывать будет?
С полдюжины «производителей», склонив головы и потупив взгляды, стояли перед ним, старательно изображая глубокое раскаяние. За занавеской давился от смеха начштаб. Мы старательно изображали на лицах печать серьёзности, как и подобает моменту, едва сдерживая рвущийся наружу смех.
– Пошли вон, кобели, – выдохнул комбриг. – Превратили бригаду в племзавод.
Провинившиеся мгновенно и бесшумно испарились.
Комбриг выдохнул, словно груз тяжкий с плеч сбросил, и потянулся к остывшему чаю:
– Да я их не виню. Молодые, кровь кипит, бунтует, бесится, природа своё берёт. Ты только взгляни на них: красавцы! Аполлоны! А бабы взбесились, чуть ли не силком тащат на себя. Тут такие страсти кипят – Шекспир от зависти сдохнет. Мы здесь больше года стоим, кто со скуки кобелится, кто романы крутит, а кто успел и детишками обзавестись. Намедни очередная мамаша заявилась с претензиями: пусть боец деньги на содержание даёт, а то дитё сделал и в кусты. Говорю ей, что нет его в бригаде, что он в госпитале, а она не верит: покрываешь своих кобелей, командир, жаловаться самому главному буду. Хохлы – ещё те марксисты, у них бытие определяет сознание, прагматичные до пяток, только вот как эта Галю промашку дала – удивляюсь, не иначе обольстил её суженый-контуженный светлым будущим.
– Она не промашку дала, а Бурому, – ржёт за занавеской начштаба. – Я уж списочек составил, кого усыновлять и удочерять всей бригадой. Придётся на довольствие брать.
– Ты мне, лишенец, всю оперативную работу с местными провалил. Я тебе говорил взять на контроль всех особей женского пола, особенно слабых на передок да до мужиков охочих, а ты что?
– А что я? Бурому поручил, только у него своя метода проверки. Кто ж думал, что он познаёт всё эмпирическим путём.
– Нашёл кому поручить. За ним аж трое младенцев числятся. Глянешь на его лоснящуюся физиономию и без генетической экспертизы ясно: этого подлеца работа.
Бурый классный разведчик, а ещё красавец: высокий, атлет, роскошная улыбка с голливудскими зубами, голос воркующий, взгляд томный из-под бархатных ресниц. Да, здесь начштаба явно лопухнулся – пустил козла в капусту.
