Возраст гусеницы - страница 38

В первый автобус Керстин не залезла – он, наверное, шел не туда. Пришлось вместе с ней подождать следующего. К счастью, пришел он довольно быстро. Дюлле сверилась с расписанием в телефоне и полезла внутрь. Обернулась на ступеньках, и у меня аж сердце екнуло. Казалось, она смотрела прямо на меня – хотя что можно разглядеть через стекло салона, да еще за стальным корпусом джипа?

Секунда, и двери автобуса закрылись, а за моей спиной раздался внушительный бас:

– Эй, парень! Потерял тут что?

Я подскочил на ноги, сунул продавцу под нос ключи от «фольксвагена»:

– Да вот, уронил, – и рванул на выход.

С парковки газанул так, что колеса взвизгнули. В венах бурлил чистый адреналин. Все казалось, что вот-вот за мной погонятся, попробуют остановить: не Дюлле, так ее папаша; не Питер, так Руфь или копы; или этот бородатый мужик из автосалона, хотя на фига я ему сдался.

С трудом я заставил себя приподнять ногу с педали газа и ехать положенные в черте города пятьдесят километров в час. И только свернув на скоростное шоссе и набрав сто десять, я перевел дыхание и трясущейся рукой включил радио. Через хрип атмосферных помех прорвался мягкий мужской голос:

Я не знал, хорошим или дурным знаком было упоминание маминого имени, но на губы робко выползла торжествующая улыбка.

Мы боимся сойти с ума. Но, к несчастью для нас, мы все уже и так сумасшедшие.

Иногда кошмары сбываются наяву.

Есть такая социальная реклама, ее, наверное, все видели, – «Будь за рулем, когда ты за рулем». Ну та, где мужик ведет машину, а на голове у него бумажный пакет. Он и так ничего из-за пакета не видит, да еще роется в бардачке, ищет зарядку для телефона. Находит, втыкает в мобильник, и тут – хрясь! В него на перекрестке врезается фура.

Нет, я рекламу терпеть ненавижу, смотрю одним глазом и только принудительно, когда жду продолжение хорошего фильма. Но в некоторых роликах смысл есть. Потому что если бы я не ехал по Ольборгу, весь загруженный мыслями, если бы не сверялся с распечатанной картой, лежащей на переднем сиденье, то заметил бы, как на проезжую часть выскочил человек – прямо передо мной. Заметил и успел бы затормозить.

Я ударил по тормозам слишком поздно. Тень в свете фар взмахнула руками и пропала где-то внизу. Меня бросило на руль. Ноги словно вросли в пол – я жал и жал на педаль тормоза, хотя машина давно остановилась. Адреналин качал кровь скоростным насосом, так что в ушах свистело.

Сбил. Наверняка я его сбил. Но, может, не насмерть? Я же медленно ехал, ну тридцать в час от силы. Кажется. Может, его еще можно спасти?

Трясущейся рукой нашарил ключ зажигания, заглушил мотор. Обнаружил, что забыл, как открывается дверца машины. После нескольких попыток наконец вспомнил. Вывалился наружу в холодный влажный вечер. Картинка перед глазами прыгала и расплывалась, будто я смотрел на мир через объектив дешевой видеокамеры, которую держал ребенок. Вот капот и забрызганный бок «фольксвагена». Вот мокрый асфальт и темная фигура на нем. Человек кажется очень маленьким и хрупким. С головы у него слетел капюшон и по асфальту рассыпались светлые дреды. А вокруг – камушки. Разноцветные камушки, блестящие в свете фар.

В голове у меня будто что-то щелкнуло. Киномеханик включил проектор, запустив знакомый фильм – на сей раз прямо поверх реальности. Я стоял на забитой запаркованными машинами улице и одновременно находился в том доме, у подножия лестницы. Я был собой и одновременно маленьким ребенком. Человек на асфальте был пацаном с дредами и… кем-то еще. Силуэт наслаивался и не совпадал, как слишком большое платье для бумажной куклы.