и мрачным. Едут молча…
На перекрёстке они остановились, пропуская машины, и увидели Рязанова, который собирался перейти улицу. Женя не обратил на
него внимания, а вот Колян, только что вернувшийся после
116
отсидки, присвистнул удивлённо и дёрнул Женю за рукав.
– Вот те номер… ты глянь, Ангел, самый честный мент в мире
собственной персоной! Чего это он не в форме?
– Он больше не мент, – спокойно ответил Женя и вывернул
ручку газа.
Прежде чем они сорвались с места, Колян успел показать бывшему милиционеру вполне понятный жест ладонью поперёк шеи
– не удержался. Потом, уже по дороге, ему всё не терпелось узнать, что же такое произошло с Рязановым.
– Почему? – кричал он против ветра в ухо Жене.
– Не знаю… уволили, наверное…
– А теперь… что делает?
– У нас на фабрике… в ВОХРе..!
– Где?
– ВОХР! ВОХР!
Женя прибавил газ.
– Не гони, Ангел, навернёмся! – кричал Колян.
Ангел гнал. Они ехали на вокзал – получать груз 200.
Костика. Константина Петровича Мишина.
Железнодорожные пути. Тупик.
Они подогнали грузовик прямо к последнему вагону.
Там уже стояла толпа. Плакали женщины. Суетились, получая свой
груз, мужчины.
Сопровождающий, человек в военной форме, стоял на площадке
товарного вагона. За его спиной были видны цинковые гробы, сложенные в ряд. Прежде чем выдать очередной, он долго разбирался
в своих бумагах.
Спросил документы у Жени. Женя показал паспорт.
– Чей?
– Мать, – сказал он. – Зачем ей сюда?
Военный сверил фамилию по спискам.
– Распишись.
Женя расписался.
С помощью двух носильщиков они с Коляном перетащили цин-ковый ящик в кузов машины. Расплатились.
Привокзальная площадь.
117
На привокзальной площади их ждала мать Костика.
Она тихо плакала.
Женя вышел из машины, посадил её в кабину, хоть она и поры-валась подняться в кузов.
– Не надо, тётя Галя… – сказал Женя. – Мы ещё должны заехать… в одно место…
– Куда? В морг? Не дам… Не хочу…
– Нет, не в морг…
– Поезжай за мной, – сказал Женя водителю, садясь на мотоцикл.
Колян остался в кузове.
Улицы провинциального города.
Женя ехал медленно. Грузовик за ним – так же медленно, и это
было похоже на торжественную траурную процессию…
Территория автобусного парка.
…Человек в защитной маске, стоя в кузове, автогеном разрезал
запаянный шов цинкового ящика.
Женя, Колян и мать Костика стояли внизу, у откинутого борта
машины. Когда показалась крышка деревянного гроба, мать Костика заголосила…
– Он забит… гвоздями. Его уже не откроешь… Нельзя. – Сказал, спрыгивая, сварщик.
Дом деда. Кабинет деда.
Придя домой, Женя хотел сразу пройти к себе, но дверь кабинета
была приоткрыта, и дед увидел его. Подозвал. Женя подошёл, встал
рядом. Дед сидел перед телевизором. А на экране был Горбачёв.
Не отрываясь от телевизора, дед спросил:
– Ну как? Всё сделал?
– Всё… – Женя ответил тихо, опустив голову.
Дед обернулся к нему, положил руку на плечо, слегка притянул
его к себе. Жене была непривычна нежность обычно сдержанного
на чувства деда, и на глазах у него показались слёзы.
– …Он был очень…хороший… Я с ним больше других дружил…
– Жаль, – вздохнул дед. – Я тебя понимаю. Кто у него..?
– Только мать… Отца давно нет… умер…
Дед опять обернулся к экрану, прислушался к словам Горбачёва.
118
Женя был уже почти у двери, когда дед снова позвал его.
– Вот, возьми, – достал из ящика письменного стола деньги, —
дашь матери. Если надо помочь чем-нибудь, скажи.
– Ничего… справимся. Спасибо, дед.., – сказал Женя и вышел.
