Из телевизора слышались аплодисменты.
Дом деда. Комната Жени. Мансарда.
…Женя лежал в своей комнате на кушетке и смотрел на фотографию, сделанную им на вокзале, когда провожал ребят в армию.
…Диман и Зуб были серьёзны, а Костик смеялся.
На другой – они были все четверо. И Костик – рядом с ним…
Квартира Костика.
…Фотография Костика в рамке на старом комоде. Поперёк
угла – чёрная лента. Рядом – другая фотография. И тоже в рамке.
И тоже, как будто Костик. Но это – не он. Мужчина, очень похожий на Костика – это его отец. Оба улыбаются одинаково – широкой, немного наивной улыбкой…
Чьи-то руки ставят рядом с ними вазу с цветами… Поправляют
чёрную ленту на рамке… Это – мать Костика.
Та же комнатка – с убогой, скудной обстановкой.
Несколько человек за столом – две старушки-соседки, девушка, помогающая накрывать на стол, Колян с Женей.
– Тётя Галя, – заглядывает в комнату девушка, – картошку нести?
– Неси и садись, детка, – отвечает мать Костика. – Дочь моей
подруги покойницы, Настя, – поясняет она Жене. – Дружили
они…
Девушка ставит на стол блюдо с картошкой, от которой поднимается пар, садится, и Колян разливает водку.
Сидят, молча, не зная, что говорить, с чего начинать.
– …Ладно… Раз так… За Костика… моего… за сыночка.., – говорит Галя. – Чтоб… чтоб…ему… – дальше продолжить ей не
удаётся. Она подносит дрожащей, непослушной рукой рюмку ко рту
и, про- ливая, пьёт до дна.
Пьют все. И старушки пьют.
Опять наступает тишина. Неловкая.
– Самый культурный был… – вдруг говорит одна старушка
другой. – Всегда здоровался, дорогу уступал…
– Что? Где был? – не слышит та.
119
Соседка шепчет что-то ей в ухо. Обе всхлипывают и дружно
хватаются за платочки.
– Ешьте, стынет картошка… Пейте… И вы, мальчики… не стесняйтесь…
Колян разливает водку и говорит:
– За нашего друга, за Костю… Мы его никогда не забудем.
Пусть земля ему будет пухом…
Всхлипывая, выходит из-за стола Настя, бежит на кухню.
Звук ножей, вилок. Едят молча.
Мать Костика тоже ест. Откусывает по кусочку хлеб, медленно
жуёт, глядя на фотографии. Потом вдруг обращается к Жене:
– Никогда не прощу себе, знаешь, чего? Что велосипед… велосипед его выбросила.., – всхлипывает. – Никогда не прощу…
Как он ему радовался… И как потом плакал.., – и она, больше не в
си- лах сдерживаться, рыдает во весь голос.
Голосят и старушки.
Неслышно плачет на кухне Настя, глотая слёзы. Она поставила под
воду чайник, и смотрит, как переливается вода через край…
Улица перед домом Костика.
…Женя и Колян стоят на улице. Уже вечер. Ранняя весна, и ветер
холодный. Колян и Женя курят, перед тем, как разойтись по домам.
Колян покачивается и говорит заплетающимся языком.
– Скажи, вот ты умный… за что его… а? Ну, за что? Меня
на нары – я знаю… за что… и вас всех чуть за собой не потянул…
ладно… стоп… это уже другая тема… А Костика, говорю, за что?
И тех других… в цинковых ящиках…
– Его к ордену представили, – говорит Женя, – а он получить
не успел…
Колян бросает недокуренную погасшую сигарету, закуривает
другую, но не с того конца.
– Сука… – бормочет он, бросая и эту. Копается в пачке, но она
пуста. – Сука.., – повторяет, комкая пачку.
– Возьми, – протягивает ему Женя свою.
– Нет, Ангел, не надо… Хорошо, что я тебя встретил… А то бы
уехал, и не повидались бы…
– Куда это?
– Отец меня к себе забирает… на Север. Работает он там… Хо-120
чет из меня человека сделать… Может и сделает… кто его знает…
– Когда едете?
