– Мне на пресс-конференцию надо. Хочу Умберто Эко послушать.
– Кого-кого?!
– Одного итальянца знаменитого.
Якут горестно махнул рукой.
– Итальянцев все хотят слушать, а кто будет слушать Якута?! Я же говорю: времени, блин, в обрез! Заканчивать надо с этой хатой, а то скоро все сыпаться начнет!
Когда я купил еще по кружке, Якут вспомнил, что у него есть домашние дела. А значит, хата вполне может подождать до послезавтра.
Пресс-конференция была намечена на вторую половину дня, первую же я посвятил делам коммерческим. Опыт говорил: любой бизнес заканчивался для меня плачевно, госпожа удача воротила нос от моих поползновений огрести маржу на купле-продаже. Но тут вроде как не я, а Мосина была инициатором коммерции. На всякий случай я поставил инициатора в известность, мол, «иду на вы», услышал в телефонной трубке бодрое: «С богом!», после чего отправился в Спасо-Преображенский собор.
Первой преградой оказался церковный порог. Я не бог весть какой православный, но входить в церковь с прагматической целью впарить две фуры кагора не позволяло генетическое уважение к крестам на куполах. Перед глазами встала картина: «Изгнание торгующих из храма», и я в смущении остановился перед колоннадой. Служителей культа не было видно, пришлось обращаться к церковным нищим.
– Служебный вход? – удивился некто одноглазый. – Так откуда ж в храме – служебный вход?! Тут все входы для верующих, а ты, мил человек…
Я понял свою промашку и тут же опустил в шапки каждому из трех сидящих на паперти.
– Есть вход, – объяснила пожилая нищенка, – вон там. Надо в подвал спуститься, где у них хозяйственная часть. Только смотри, они ребята суровые…
– Ага, – добавил третий попрошайка. – Гоняют нас – со страшной силой!
Спускаться в подвал сразу расхотелось. Но и позорно сбежать, когда вожделенная прибыль была так близко…
В длинном, уходящем вдаль подвальном коридоре было пусто. Плитка на полу, белый кафель на стенах – это напоминало коридор больницы, сходству мешали разве что прикрытые брезентом штабеля вдоль стен. Приоткрыв брезент, я обнаружил ящики с пустой стеклотарой, на которой красовалась одна и та же надпись: «Кагор “Чумай”». Мелькнуло: «Верной дорогой идете, товарищи!» – после чего я двинулся вглубь, где слышались приглушенные голоса.
Завернув за угол, я увидел такой же коридор, а в нем – еще один штабель, теперь уже без брезента. Голоса сделались громче, а вскоре показались и их обладатели: один мелкий и худосочный, с венчающим редкую шевелюру хохолком, другой – массивный и чернобородый, в расстегнутом сером халате. Парочка сидела за столом, на котором стояла водка (как ни удивительно) и какая-то простецкая закуска.
– Плитку укладывать хочешь? – спросил обладатель хохолка. – Извини, набрали уже орлов… Приходи через месяц, когда будем ограду подновлять.
Я смущенно забормотал, дескать, работа не нужна, а вот кагор… Выслушав меня, собеседники переглянулись.
– Два фургона, говоришь? Да куда ж нам столько, родное сердце? Разве мы столько выпьем?
Мужик с хохолком цепко меня оглядывал, будто обшаривал карманы.
– Можно впрок купить… – неуверенно сказал я. – Впереди ведь еще Пасха, ну и так далее…
– Конечно, родной, конечно… И Пасха, и Троица, и Успение Богородицы… Сам-то крещеный?
– Ну., да… В детстве крестили.
– В детстве – это хорошо. В детстве мы эти… агнцы, да, Кирилл?
– В детстве – все агнцы, зато потом…
