На вторичный просмотр она отправляется в одиночку. Риэлтор ждет у метро с букетом тюльпанов, и легкое опасение (очень легкое!) тут же развеивается. Да, он понимает, что один раз – это мало, всего не заметишь. Так что милости просим, благо хозяева съехали, квартирой распоряжается агентство.
И опять она смотрит на облезлый потолок – и не видит. Видит колотый кафель, но не берет в расчет. Потому что Фонтанка за стеной, Невский в двух шагах, а там людей красивых орды, свет фонарей, блеск театров и т. п. Согласна ли она на доплату? Разумеется. Зверьков обнажает в улыбке зубы (и впрямь остренькие), после чего предлагает взглянуть на проект договора.
Майя рассеянно пробегает глазами бумагу, говорит, что договор устраивает, и опять к окну. На город спускается вечер, по реке скользят теплоходы и катера, и через форточку доносится приглушенный голос экскурсовода: «Посмотрите на дом справа! Его фасад решен в классическом стиле! Строгий, но изящный фронтон, полуколонны с коринфским завершением смотрятся просто великолепно! Дом был построен…» Имя архитектора съедает плеск реки, но разве в нем дело? Он был настоящий архитектор, а те, кто возводил Веселый поселок, были бездарными прорабами!
Когда Зверьков отлучается в туалет, Майя на всякий случай откидывает ПВХ-плитку. Странно: дырка стала больше. То есть, ей кажется, что стала больше, потому что муж накрутил нервы. Не зря же говорят: переезд – хуже пожара, никакая нервная система не выдержит. А потому, слыша шум воды, Майя торопливо укладывает плитку обратно.
Зверьков прячет договор в кейс.
– Что ж, осталось получить подпись мужа…
– Он подпишет, – говорит Майя. – Мы уже договорились.
– Тогда предлагаю отметить событие. Внизу есть ресторан, там отличная кухня!
– Внизу?! Но…
– Никаких но! Ужин оплачивает агентство!
В арке поперек дороги разлегся горбатый бомж, так что нужно его перешагивать.
– Это уже ни в какие ворота… – бормочет риэлтор. – Можно вас попросить отойти? Вон туда, к клумбе, а то будут такие выражения… Лучше вам их не слышать.
Когда Зверьков толкает бомжа, тот сразу встает. Дальше следует немое кино: риэлтор загибает пальцы, указывая на Майю, и угрожающе трясет головой. Он настолько разъярен, что в глазах сверкают красные отблески, только Майя испытывает лишь чувство благодарности. «Зубы ему не нравятся… – вспоминает Кирилла. – А у тебя вообще нет зубов! Рохля ты, а не муж, призванный защищать слабую половину!»
Уже основательно стемнело, Майя видит лишь черные силуэты на фоне желтого арочного проема, высвеченного фонарями с набережной. Ей кажется, что горб пухнет, становится больше, но это наверняка обман зрения. Наконец, фигуры разделяются: бездомный выходит за пределы двора, риэлтор спешит обратно.
– Черт знает что… – кусает он губы. – Квоту увеличили, а он… Жаловаться буду!
– Это правильно, – говорит Майя. – Уже проходу от них нет. Извините, а что такое – квота?
– Я сказал – квота?! Это так… Оговорка по Фрейду.
Поначалу скованная, Майя размякает после коньяка и, озирая интерьеры в красных тонах, тихо млеет. Все тут с иголочки, везде евроремонт, а в туалете даже музыка играет. «Скоро так будет везде. – уверяет она себя. – Весь дом станет сказкой, отремонтируется, и засияет изнутри точно так же, как сияет снаружи…»
Подвыпив, она жалуется на мужа, дескать, совершенно не активный, натуральный увалень, а Зверьков подливает коньяк и благодушно кивает:
