Оглядываясь на пройденный путь, Ирина Петровна не понимает – куда спешить? Жизнь и так несется, будто «Красная стрела»: только отъехал от перрона, а уже конечная станция! Она и не думала, что доживет до этого Миллениума, следующее столетие не воспринималось, как время жизни, исключительно как область мечтаний и грез о будущем. Жаль, будущее оказалось не столь прекрасным, как представлялось…
Через полчаса в трубке раздается тусклый голос Георгия, он приглашает на поминки в кафе. Пойдешь? Нет? Тогда вечером зайду с Ниной, помянем вместе. Ирина Петровна хочет спросить: как все прошло?
Но не решается, боясь услышать сдавленные рыдания. Женский плач она переносила спокойно, если же плачет мужчина – это катастрофа, значит, рушатся основы мироздания.
По счастью, трубку берет какая-то родственница, кажется, двоюродная сестра невестки и, хлюпая, выражает соболезнование. Потом еще кто-то из женщин выражает, в предбаннике кафе (звонок оттуда) стоит плач, но это почему-то успокаивает. Ритуал есть ритуал, пусть поплачут, потом выпьют, закусят, и жизнь покатится своим чередом.
Звонок в дверь застает в ванной, где она решает навести порядок. Она даже невестке не позволяет прибираться в своей квартире: пока ухаживаешь за собой, в тебе бьется жизнь; переложишь заботы на родственников – считай, одной ногой в могиле.
– Иду!
Звонок повторяется, она спешит (если можно так выразиться) к двери, чтобы увидеть на пороге тех, кого ожидала. Валерий Павлович, Анастасия Петровна, Всеволод Иванович, ну и, понятно, Ольга. Без цветов, без улыбок, со скорбными лицами, они выглядят дряхлыми стариками, хотя им всего по семьдесят. Проходят в квартиру, рассаживаются, после чего повисает молчание, будто ждут, что Ирина Петровна что-то скажет. Ну, прямо как в те далекие годы, когда она была на две головы выше самого рослого из второклашек, и первое слово всегда было за ней. Увы, роли изменились, сейчас она готова уступить первенство любому желающему…
– Твои уже поминают? – нарушает молчание Ольга.
– Да, в кафе. Меня звали, только я не пошла.
– Понятно…
Следующую паузу прерывает Ирина Петровна:
– А у меня ученица была… Я отказаться хотела, потом подумала: почему? Кто-то строит планы на будущее, не у всех жизнь кончилась…
Внезапно наворачиваются слезы, тело сотрясают беззвучные рыдания, и будто прорывает плотину: ее обнимают, утешают, кто-то гладит по голове, кто-то всхлипывает за компанию. Ирина Петровна благодарна им, бросившим дела, забывшим про болячки и примчавшимся по зову Ольги. Ну, ладно, Всеволод крепкий, еще продолжает конструировать свои подводные лодки, у остальных же – сплошные поликлиники и вызовы неотложки. А семейные дела? Анастасия трех внуков вынянчила, так еще четвертого родили, и опять на нее повесили! Валерий на даче в Вырице безвылазно живет, значит, приехал издалека, бросив грядки и грибы, в общем, как и раньше, не оставляют в беде.
Когда водопад слез иссякает, Всеволод Иванович выставляет на стол коньяк, мол, у нас свои поминки, стариковские. Ольга идет в кухню (знает, где что лежит), приносит рюмочки, сыр, конфеты, и Ирина Петровна, утерев глаза, опрокидывает в себя пахучую жидкость.
Через минуту уже легче, отчаяние растворяется крепким алкоголем, и Ольга шепчет на ухо, мол, закусывай, а то захмелеешь! Они себе позволяли иногда по рюмке-другой, и приятельница знала: Ирине Петровне много не надо. Ей наперебой подсовывают немудрящую закуску, пододвигают ближе к столу, такое ощущение, что хотят окружить коконом, оградить от бед и несчастий. Не поздно ли? Нет, такое никогда не поздно. И пусть конструктор «Малахита» нальет по второй, Анастасия Борисовна отправится ставить чайник (не пьянствовать же они пришли!), и последуют воспоминания. Вспоминать – тоже жить, хотя и вполоборота назад.
